Мотылёк (СИ)

Наверно, парнишка чувствовал себя виноватым — поленился сутки сцеживаться и лишил сына естественной пищи. А может, наоборот, испытывал облегчение от факта, что теперь не привязан к ребенку титькой? Сумей разбери…

Мик не торопил события, терпеливо ждал, созреет ли Май для откровений сам. Увы, не созрел.

— Идите, — на трепещущих ресницах юного омеги искрами блестели слезы. — Я вас больше не задерживаю.

Плакал, не радовался. Переживал о перегоревшем молоке. И Мик задержался в дверях, не смог вот так равнодушно бросить расстроенного мужа хозяина. Обернувшись на пороге, он мягко, утешающе сказал:

— Я не кормил моего сына титей ни разу, давал ему сцеженное молоко шприцом с самого его рождения и совсем недолго, два месяца, потом пришлось перевязаться. Но плохим папой от этого не стал. И вы не станете. Лучше померяйте температуру и я вам супа принесу? Вкусного, наваристого, с яичной лапашей* и квошными флидельками*?

Май вскинулся, жалко кривя рот.

— Не понимаете, — он с раздражением звонко хлопнул ладонью о ладонь и быстро вытер мокрые щеки рукавами. — Мне… мне нравилось, когда Ники меня сосал. Вроде, больно десенками вцеплялся, но, — бедняжка тонко всхлипнул, — сладко. Ощущение — что-то замирает внутри, в сердце, и дрожит, дрожит… Кончено! —  омега резво вскочил на ноги, возвращая на бледное лицо маску предписанного в свете этикетом равнодушия. — Несите суп, — велел холодно, — поем немножко.

Дверь в спальню с грохотом захлопнулась, едва Мик вышагнул в коридор, щелкнул замок. Обманул Май прислугу — не собирался есть. Уважая желание запершегося мужа хозяина поплакать без свидетелей, нянь с рассеянной, исполненной грусти улыбкой погладил дверной косяк и удалился обедать, уверенный — со временем из парнишки получится прекрасный папа. Поправится — надо помаленьку подключать его к уходу за Ники.

Май просидел в спальне до темноты и появился в ванной, где Мик купал Ники на ночь, неожиданно. Юный омега был накрашен, одет, как на выход, в облегающий тело синий атласный брючный костюм и уложил светлые волосы в изящную, украшенную яркими заколками-цветами высокую прическу.

— Купаешь моего сына, стриптизеришка? — спросил он резко, вставая на пороге и упирая в бока сжатые до побелевших костяшек кулаки. — Ну-ну. А как ты думаешь, мой муж сильно обрадуется, если узнает, кем и чем ты работал три года назад?

Мик крупно передернулся, пошатнулся и оперся бедром о пластмассовую ванночку с попискивающим в ней альфенком, скрытое очками лицо омеги испуганно вытянулось.

— Откуда?.. — побледневший до серого цвета нянь обреченно ссутулил островатые плечи.

Май противненько-издевательски хихикнул.

— Спасибо всемирной сети интернет. — паренек надул матовые пунцовые губы. Татушку почему не свел, Мотылек? Приметная она у тебя очень. Сглупил? Денег не хватило?

Вскинувший голову Мик мокрым пальцем поправил на переносице сползающие очки и через частично запотевшие стекла в упор уставился на блондина.

— Не до татушки до сих пор было как-то, — он попытался гордо выпятить предательски дрожащий подбородок и не преуспел. — Другими делами занимался. И если Вы, — нянь особо выделил упавшим голосом это коротенькое слово — «вы», — осведомлены о моих обстоятельствах, а мне кажется, что осведомлены, то промолчите и ничего не расскажете господину Марту. Или у вас нет ни капли совести. Я не могу потерять работу в вашем доме, она мне абсолютно необходима.

Май, будто бы смутившись, сморгнул и бессильно уронил руки вдоль тела.

— Сколько сейчас твоему сыну? — он погас расширенными зрачками. — Больше двух, верно?

Не ожидающий подобного вопроса Мик быстро кивнул, аккуратно придерживая в воде головенку Ники под затылок ладонью. Даже потрясенный тем, что разоблачен, берег чужого ребенка.

— Два года и пять месяцев, — молодой папа шумно сглотнул.

— И с кем он сейчас? — немедленно прилетел ему следующий вопрос.

Мик прижмурил веки.

— Вик, — парень с трудом сдержался, чтобы мучительно не застонать, — сейчас лежит в больнице, один. Он там с осени. Ждет операции на сердце.

Май кисло скривил аппетитный рот и отвернулся куда-то в угол, затеребил верхнюю, расстегнутую пуговицу жилета.

— Четвертую или пятую? — прогнусавил, сдуваясь совсем.

— Шестую. Но именно на сердце — вторую, — Мик не видел смысла скрывать правду. — Раньше делали пластику верхнего неба и пищевода и меняли один сердечный клапан. Я надеюсь, эта операция будет для нас последней серьезной. Удастся — смогу забрать Вика почти здоровым домой. Нет — он промучается еще с полгода на аппаратах и умрет.

Внимательно слушающий Май судорожно дернул за пуговицу, оторвал ее от жилета вместе с небольшим куском ткани и чуть исподлобья уставился на няня.

— Ты выносил, родил и оставил инвалида, — парнишка яростно объедал с нижней губы помаду. — Зачем? Ведь есть аборты, есть интернаты, есть разные детские дома…

Мик качнул раболепно клонящейся вперед головой, отрицая.

— Ага, есть. — Если честно — парень предпочел бы смолчать. — Но. Вот вы лично Ники бы туда сдали, родись он больным по вашей вине?