– Да, это я – профессор Ламасов, – с напускной заносчивостью сказал Варфоломей, – хочу знать, почему Глеб не на занятиях?
– Ему нездоровится.
– А вы, Юля, мама Глеба?
– Да.
– А можно Глеба к телефону?
– А по какому вопросу?
– Хочу его о непредвиденных изменениях в расписании предупредить, – проговорил Ламасов, – и узнать, будет ли он и в дальнейшем с командой на спортплощадке выступать?
– Минутку, – и куда-то за пределы трубки крикнула, – Глеб! К телефону тебя!
– Кто? – негромкий голос.
– Профессор какой-то…
Варфоломей ждал.
– Профессор Ламасов! – прошептал Данила.
– Цыц, Крещеный!
– Это Глеб, я слушаю.
– Глеб, здравствуйте, вам удобно сейчас говорить?
– Э-м-м, да… – недоуменно протянул Глеб, – а кто это?
– Вы только не пугайтесь, Глеб, я вам звоню, потому что у вас хочу попросить, так скажем, помощи, содействия, а фамилия моя – Ламасов, имя Варфоломей Владимирович, я лейтенант милиции. Если не хотите вашу маму по пустякам тревожить и между нами разговор оставить, то можете притвориться, будто говорите с преподавателем, я вам подыграю в случае чего, это ясно?
Варфоломей ждал ответа.
– Ясно, – промямлил Глеб, – а почему вы мне звоните?
– Понимаете, Глеб, я и мой товарищ, следователь Крещеный, расследуем дело об убийстве Егора Епифановича Ефремова.
– Убийстве? – недоуменно спросил Глеб, – а кто убит?
– Да, – коротко ответил Ламасов, – видите ли, Ефремов – был человек такой… он застрелен из ружья в своей квартире.
Глеб помолчал, потом сказал:
– Ефремов…
– Дело в том, что Ефремов, прижизненно, был соседом вашего отца – Акстафоя Алексея Андреевича. И мы с товарищем, так сказать, на пару землю мордами роем в поисках свидетелей, возможных очевидцев, простыми словами выражаясь, этого преступления чудовищного, – Ламасов терпеливо выждал, а потом продолжил, – и я вам звоню, потому как Акстафой, ваш отец, предположил, что вы, Глеб, возможно, приходили к нему около девяти часов вечера – незадолго до того, как произошло убийство.
Варфоломей обождал, вслушиваясь, а затем договорил:
– …и я поразмыслил, что, если предположение Алексея верно, то вы, может статься, могли заметить какую-то активность у квартиры Ефремова, может, персону подозрительную, а может, еще что?
Ламасов, многозначительно-заговорщически подмигивая, поглядывал на Данилу и ждал, что ответит сын Акстафоя.
– Да, – наконец сказал Глеб.
– Заметили, значит, кого подозрительного?
– Да, я заметил мужчину.
– А описать затрудняетесь?
– Затрудняюсь.
Ламасов задумчиво хмыкнул:
– …скажите, Глеб, а он один был?
– По-моему, один.
– И где он был?
– Как это – где был?
– Где вы его видели?
– Когда к отцу приходил…
– У квартиры Ефремова?
– Да – там.
– И что он делал?
– Не знаю.
– К Ефремову он стучался, не слышали?
– Может, стучался.
– Но при вас не стучался?
– Нет.
– А не показалось вам, что он дожидался кого?
– Кто? Ефремов?
– Нет, мужчина, которого вы видели.
– Не знаю.
– А он вооружен был, по-вашему? Мог быть вооружен?
– Не могу сказать.
– А вы к отцу приходили?
– Да… к отцу – но он, наверное, спал. Не услышал.
– Не открыл вам дверь?
– Да, не открыл.
– И вы сразу ушли?
– Да.
– И когда спускались, то никто не заходил в подъезд?
– Нет, я вышел и все.
– А когда вышли – в каком направлении шли?
– Я налево повернул, – ответил Глеб, – то есть направо.
– Так, в сущности – направо или налево?
– Направо.
– У вас с собой какие-нибудь вещи были – например, сумка?
– Да.
– Я так понимаю, в ней тетради с конспектами, – предположил Варфоломей, – учебники, может? Значит, небольшая сумка.
– Да.
– Скажите, а вы по вероисповеданию кто?
– Православный, – будто вопросительно сказал Глеб.
– Смелее, Глеб – правильного ответа нет! – заверил Ламасов.
– Православный.
– А религиозные атрибуты носите?
– Атрибуты? Это какие?
– Ну, крестик нательный или, может… головной убор?
– Крестик только.
– А одеты вы во что были? В куртку кожаную, черную?
– Нет, в темно-коричневую, с капюшоном меховым.
– Скажите, Глеб, – Ламасов жестом попросил у Данилы ручку и вытащил из кармана блокнот, – а у вас не осталось, может, списка с именами людей, у которых ваш отец одалживался?
– А вы у него спросили бы, – с усмешкой ответил Глеб.
– А я, Глеб, спрашивал, только он, по-моему, не упомнил всех.
– Вы минуту подождете?
– Сколько угодно, – уверил Ламасов.
– Я сейчас, – торопливо отозвался Глеб, – минуту подождите.
– Жду.
Данила вопросительно вскинул бровь.
– У паренька глазки загорелись, метафорически, – прошептал Ламасов, – когда я поднял вопрос о займодавцах Акстафоя.
– Видать, что и его долги отцовские душат, – сказал Данила.
– У меня бы они в печенках сидели, – кивнул Варфоломей.
– Струнцы у тебя в печенках сидят!
– Аскариды их называют – и они в кишках, – заметил Ламасов и чуть слышно пропел, – эх, Таганка, все ночи, полные огня! Таганка, зачем сгубила ты меня!? Погибли юность и талант… в твоих стенах!
Глеб поднял трубку:
– Алло, – сказал он, – вы тут?
– Да, – отозвался Варфоломей.
– Вы что-то говорили?
– Нет, нет…
– У меня есть список с именами и фамилиями.
– Значит, нашелся!
– Да.
– Продиктуй те, которые не вычеркнуты.
– А тут, – сконфузился Глеб, – все не вычеркнуты.
– Хорошо, тогда диктуй, я готов записывать.