Мотылек в бамбуковой листве

У Акстафоя, уже подозревавшего неладное, глаза округлились.

– Бог ты ж мой, – пробормотал он бескровным губами, – фотография? А Глеб что? Не вернулся домой? Мне ведь Юля…

– Нет, нет, – успокоил Варфоломей, – мне для дела нужно.

– Для дела!? В конце концов, в чем мой сын провинился-то!?

– Я просто хочу проработать все версии… есть у вас сыновья фотография или нет? Я ее вам непременно возвращу лично.

– Я требую объяснений, – настаивал Акстафой.

Варфоломей покачал головой:

– И я, Алексей, не отказался бы.

– А я вам все, черным по белому, начисто рассказал.

Ламасов снова протянул ему листы с номерами.

– Черным по белому, говорите?

– Да, так и говорю.

– А я вот хочу ваше внимание еще на одну деталь обратить, – и Варфоломей указал пальцем, – по-моему, значительную!

– Ну, я смотрю… и что?

– Поглядите-поглядите повнимательнее, здесь отражено время начала соединения и его длительность. Это второй звонок, то есть от вас – в квартиру Ефремова, сделанный через несколько минут после того, как вам позвонил Ефремов.

– Ну… и?

– И если на первый звонок – к вам! – как вы видите, не было ответа. То когда вы перезвонили Ефремову, указывается время и дата звонка – а также, самое интересное! – время начала, что я подчеркнул красной линией! – и длительность соединения, которую я подчеркнул волнистой красной линией, это ясно?

Акстафой промолчал.

– Понимаете, что это значит? А это значит, Алексей, что вы сделали звонок Ефремову – и кто-то поднял трубку! – и Ламасов театрально, хлестко хлопнул себя по лбу. – Но кто? Ведь – по вашему собственному заявлению! – вы позвонили Ефремову, когда тот уже был застрелен – и не мог ответить, а преступник, застреливший его, скрылся с места преступления. Так кто же, в конце концов, вам ответил? А-а? С кем и о чем на протяжении двадцати секунд вы разговаривали? Эти вопросы, эти мельчайшие неувязки не дают мне спокойно, мирно спать! Я ломаю над ними голову, а потому и прошу вас, Алексей, как сознательный гражданин сознательного гражданина, будьте ко мне милосердны и благосклонны, верните мне спокойный мой сон!

Акстафой тупоумно-изможденно изучал цифры, пунктиры и многоточия, неожиданно осознав, что дико, безумно устал.

– У меня голова раскалывается, – признался он Ламасову, – я все.

– Дайте, – Варфоломей взял лист и сложил напополам.

– …нечего мне вам больше ответить, – сказал Акстафой.

– А теперь, Алексей, верните, будьте добры, мне пистолет Ефремова, – попросил Ламасов, – по-человечески вас прошу!

Акстафой минуту сомневался, потом поднялся и, поставив табурет к шкафу, вытащил протертую от пыли коробочку.

– Он внутри, – сказал Акстафой.

– Вы его зачем украли?

– Не знаю…

– Но причина должна быть – ничто просто так не случается!

– Не знаю.

– А вы знаете, что кража улики с места преступления – это дело скользкое, подсудное, черное, – Варфоломей изъял оружие.

– И что мне будет от вас – в тюрьму меня безвинно швырнете, как блохастого кошака в ванную? – спросил Акстафой.

– Посмотрим, – ответил Ламасов, – думается мне, вы за свою жизнь неспроста опасались, когда пистолет взяли – не могу же я человека в тюрьму сажать за то, что он себя защитить хотел!

– А я и не говорил, что опасался!

Акстафой посмотрел на поджавшего губы Варфоломея.

– Так что, думаю, я с вами поступлю по-братски, к тому же вы явно не в своем уме находились – натерпелись, намучились, напугались, вот и совершили необдуманный поступок, так или нет?

– Да.

Акстафой опустился в кресло и закурил по-новой.

– Вот видите, сколько чирьев вскрылось, – покачал головой Ламасов, – хотите верьте, хотите – нет, а вот я сам верю, что когда в каком-то месте скучивается, накапливается множество тайн, грязи, гнили, много лжи, все это, рано или поздно, но должно выйти наружу, потому как самому Богу угодно, чтобы абсцесс этот, нарыв хронический, лопнул, изжился со свету! А для того, я убежден, должно случиться нечто эдакое – из ряда вон выходящее! – такое, что всю эту грязь, эту нечистоту, эту мокроту подноготную выжмет, поднимет, как гной, как нечто мутное, воспаленное, трупное, как прокисшие соки самой жизни, и выведет их наружу, чтобы оно запахло, завоняло, разлилось всюду, чтобы все вокруг перепачкались, замарались, перемазались этим, чтобы сделалось явным им самим, в какой мерзости, пакости они живут, в каком сраме прозябают, и я думаю, Алексей, что убийство Ефремова – то самое из ряда вон!

Глава 9. Бодхисаттва любит варваров

Когда Ламасов и Крещеный, сидевший за рулем, въезжали на служебном авто – светло-желтом ВАЗ-2101 с поперечной голубоватой полоской, – на парковку политехнического училища, в небе, напоминающем серебристый лист фольги, уже начали прочерчиваться первые бледно-пурпурные линии тусклого света. И Варфоломей, меланхолически-мечтательно уставившись в окно на пробегающую панораму, наблюдал вереницу беспрерывных строений, а вверху – металлический лес телеантенн, которые были как причудливые скрепки на кирпичных листах бумаги, а на телеантеннах – очертания птиц, но только лишь бесплотно-зыбкие очертания, а не сами птицы.