Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра

Задним числом можно задаться вопросом, не сам ли он устроил так, чтобы оказаться рядом с солдатами? Сначала его назначают в Трир, а затем в Валь-д’Эон, недалеко от Безансона. Спустя время он прибывает в военный лагерь Мурмелон, где проведет девять лет, – как раз в этот период и происходят исчезновения людей. Затем его назначают административным работником в Фонтенбло, в центр спортивной верховой езды. Как и в Мурмелоне, Шаналю поручено «исправить ситуацию». Он должен следить за соблюдением дисциплины, установленных правил и субординации у новобранцев. Конечно, Пьер Шаналь подчиняется, но плохо воспринимает такой род деятельности. В разговоре с нами он утверждает, что страдал из-за того, что по долгу службы был вынужден «изображать из себя зануду».

– Мне приходилось говорить солдатам о том, что у них слишком длинные волосы, что они не побриты, что форма не в порядке и все такое. Не самая интересная работа, но ее надо было выполнять, иначе все превратилось бы в настоящий свинарник. Я был властным, – уточняет он, – но в рамках своих полномочий.

В тот же промежуток времени в 1985 году в составе ВСООНЛ[53] он выполняет миссию в Ливане. Это единственная боевая операция Шаналя. Как и все «белые каски», он подвергался обстрелу со стороны христиан и мусульман. Девять наблюдателей были убиты на глазах у сослуживцев. Но Шаналь утверждает, что эмоционально очень хорошо справился с этой миссией; он был одиноким, волевым, действовал без лишних раздумий.

– Это было испытание, – говорит он.

Со дня своего назначения Пьер Шаналь все время жил в казармах – ему нравился коллективный спартанский образ жизни. Его страстью стали прыжки с парашютом и другие виды воздушного спорта. Он даже участвовал в покупке сверхлегких самолетов. В таком летательном аппарате, по словам Шаналя, испытываешь свободу, прорыв и удовольствие находиться в воздухе; ты отрываешься от земли, осознаешь, что паришь над всеми.

– Я чувствовал себя легким, несомым воздушными потоками, это была полная свобода, – признается он и тут же поправляет себя: – Но все же свобода с соблюдением авиационных правил.

Когда мы пытаемся затронуть тему его сексуальной жизни, следует немедленный ответ:

– Без комментариев!

Я возвращаюсь к сути обвинения, и он угрожает:

– Если вы будете настаивать, я не стану дальше с вами говорить!

Затем Шаналь упрекает меня в том, что приближается время обеда, а из-за всех этих вопросов ему придется есть остывшее.

Одним словом, он впадает в агрессию, повышает голос:

– Общество меня уже осудило, пора с этим заканчивать!

Чувствует ли он себя подавленным?

– Да, все время, с тех пор как имею дело с правосудием.

Я бы сказал: скорее, с тех пор, как столкнулся с противодействием своему преступному поведению…

Сестра очень болезненно отреагировала на его попытку самоубийства, и мысль о том, что Пьер может исчезнуть, сильно огорчила ее. Определенно, Симона была его единственной связью с миром живых.

Расспрашиваю Шаналя о ней и получаю в ответ:

– Не буду отвечать ни на какие вопросы, и точка!

И точка. Без комментариев. Джокер, – по-армейски кратко и четко нас просят не проявлять настойчивость. Если Пьер Шаналь что-то сказал, значит, так тому и быть!

Я спрашиваю Шаналя, какого результата он ждет от своей голодовки. Он отвечает, что адвокат и родственники туманно намекали ему на возможное освобождение. Но он, судя по всему, больше в это не верит. Теперь он пребывает в апатии, чувствует себя покинутым. Всеми, за исключением сестры… Он повторяет, что полон решимости не довести дело до суда. Он знает, что не сможет защитить себя, потому что его случай слишком широко освещался в средствах массовой информации.

– Меня уже назначили виновным. Все, готово дело! Правосудие не вынесет справедливого решения.

Для него все уже проиграно заранее. Даже если он невиновен, ему уже подписали приговор. В глубине души Шаналь совершенно не заинтересован в собственном деле.

– Если бы мне предложили смертельную инъекцию, я бы сразу согласился.

Я пытаюсь зайти с другой стороны:

– Каким образом вы бы описали самого себя как человека?

Следует ответ:

– Это глубоко личное. Вы хотите поймать меня в ловушку. Дальше я не пойду. Все остальное касается меня одного.

Я спрашиваю, чем он занимается целыми днями.

– Смотрю телевизор, особенно передачи о животных.

Меня поражает страсть этих субъектов к животным!

Не имея возможности побеседовать ни об эмоциональных отношениях, ни о сексуальной жизни, ни о преступлениях, в которых его обвиняют, поскольку он их отрицает, мы заводим разговор о религии. До тринадцати лет Шаналь был верующим, а затем его отвлекли от бога жизненные проблемы. Затем он произносит следующую интригующую фразу:

– Я верую в то, что происходило до смерти Христа. Остальное – все, что после распятия, – это легенда.

Иначе говоря, его вера останавливается на словах: «Отец, почему ты меня покинул?» Шаналь не верит в воскрешение, не верит в жизнь после смерти. Затем наш подэкспертный прерывает опрос: