Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра

Во многих отношениях Мишель Фурнире выделяется среди французских серийных убийц. Помимо большого числа жертв, следует отметить, что период с 1966 по 1987 год, когда произошло первое убийство, посвящен преступному поиску, длившемуся два десятилетия. Он выделяется уровнем интеллекта, степенью владения устной речью, тщательностью, с которой описывает подготовку к убийству. Большинство серийных убийц молчит об этом, иногда предпочитая самоубийство раскрытию своей секретной деятельности. Также его характеризуют узаконивание фантастических поисков во имя позитивных ценностей и особая извращенность способа действовать. Среди подобных ему Фурнире является самым искусным манипулятором в распределении ролей доминирующего и подчиненного. Наконец, возможно, самое главное – включение Моник Оливье в его преступную деятельность и характер их взаимодействия остаются уникальным явлением в хронике серийных преступлений, совершенных во Франции.

Кто такая Моник Оливье? На этот вопрос замечательно ответил Мишель Дюбек – мой коллега по экспертизе и редактор доклада по этому вопросу. Я очень широко заимствую у него рассуждения, которые последуют далее. Но проблема слишком глубока; как не устают повторять журналисты: тайна этого преступного союза даже после суда осталась неразгаданной.

Здесь следует сделать небольшое отступление: после изнасилования, инцеста и педофилии сексуальные преступления, совершаемые женщинами, стали четвертой волной, разрушившей стену всеобщего отрицания. Сегодня женщины подвергаются допросам, предстают перед судом и могут быть осуждены. Парадоксальным образом существует глубоко сексистское предубеждение: не признавать за ними возможность такого извращенного поведения лишь на основании того, что они женщины. Соглашусь с Жоржем Кангилемом: если о норме мы узнаем только в связи с ее нарушением, значит, отрицание сексуальных преступлений женщин означает отрицание того, что существует женская сексуальность, отличная от пассивной и прислуживающей мужчине. Если табу настолько сильно, то это потому, что мы затрагиваем сексуальную составляющую материнства и эту непременную идеализацию образа матери как опоры нашего нарциссизма.

Вся Франция, колеблясь между отвращением, изумлением и недоверием, задавалась вопросом: как женщина, будущая, а затем и состоявшаяся мать, могла принимать участие в подобных мерзостях? Вот наш ответ и логика наших рассуждений в ходе экспертизы. Не сомневаюсь, что многие, кого они не убедят, предпочтут думать: «Эксперты снова лишь раздразнили наш аппетит».

Насколько экспертиза Мишеля Фурнире была основана на том, что он сказал и показал, настолько же экспертиза Моник Оливье строилась на том, что эта женщина скрыла и о чем умолчала. Циничной простоте одного соответствовала прихотливая безвкусица другой. Речь Фурнире – богатая, точная, аргументированная и обстоятельная – позволила нам сделать глубокий клинический анализ. В противоположность ему Моник Оливье с самым печальным видом выдала нам пресное, монотонное, скучное пустословие. Вялая, непоследовательная, все смягчающая, она, будто в патоку, погружала собеседника в вежливые и словно обезболивающие ответы. Однако несколько ироничных выпадов, направленных, в частности, на предыдущих экспертов, свидетельствовали о том, что она может вести себя куда живее. Учитывая масштабность преступлений, эти претензии во время следствия и судебного разбирательства не могли не вызвать раздражения. Иными словами, проведя несколько часов в обществе этой женщины, начинаешь думать, что ничего о ней не знаешь: непрестанная уклончивость – самая характерная черта ее личности. Постоянство необоснованности – ее единственная константа. Моник Оливье возражала против любых углубленных исследований. Во время судебного разбирательства она демонстрировала все ту же избегающую линию поведения.

Оливье изображала из себя покорную жертву многочисленных несчастий, которыми было наполнено ее существование. Отец не жаловал ее, назначив любимчиком одного из сыновей. Мать, обладавшая непростым характером, погрузилась в алкоголизм после смерти собственной матери. Бабушка-инвалид после инсульта монополизировала всю семью, усилив у Моник ощущение, что она никому не интересна. Супруга – в прошлом афериста – она обвиняет в том, что он был жестоким и ревнивым извращенцем. Но именно она, а не кто-то другой, служила объектом его так называемого извращения. Затем у нее был брак по расчету, в котором практически отсутствовали супружеские отношения.