Можай

Впрочем, Коваржек не думал об определениях, а просто любовался этими нагими обитательницами здешних мест. И, наверное, не стоило ему так открыто и где-то даже плотоядно пялиться на них. А ведь у него уже возникло желание тоже раздеться догола, присоединиться к этим красавицам и устроить с ними иной ритуал, более энергичный и приятный до невозможности. Одна из них, рыженькая, с острыми сосочками, вероятно, почувствовала жадный взгляд постсержанта. Она перестала лить воду себе на плечи, замерла и принялась рыскать глазами по берегу, словно снайпер, выискивающий цель. И не успел Коваржек отпрянуть, укрыть голову за камнем, как этот взгляд ударил в него. Две черные пули — как в фильме о древнем страшилище, которому подняли веки. И убойная сила этих пуль оказалась впечатляющей. Постсержант вдруг понял, что не может сделать ни единого движения. Его тело, казалось, превратилось в камень, подобный тому, за которым лежал Коваржек. Да, он продолжал все видеть и все слышать, и по-прежнему дышал, и его сердце стучало… но могучее тело больше не подчинялось ему. И ничем не могли тут помочь натянутые на руки перчатки-усилители. Три остальные женщины тоже уставились на него, и над водой зазвенели их возбужденные голоса. Говорили они не на росиане, и не каком-либо другом известном постсержанту языке, и речь их казалась Коваржеку птичьим щебетом. Впрочем, постсержант не вслушивался — он лихорадочно соображал, что тут можно предпринять, уже прекрасно понимая, что влип окончательно и безнадежно. Мысленно он обозвал себя всеми ругательными словами, которые только мог припомнить (язык ему тоже не повиновался), но это никак не отразилось на его внешнем виде. Он по-прежнему лежал на животе, чуть приподняв окаменевшую голову на окаменевшей шее, и был способен только наблюдать за дальнейшими действиями прекрасных купальщиц.

А действия эти были таковы. Вновь о чем-то коротко переговорив, женщины выбрались из воды на гальку и скрылись из виду. Прошло довольно много времени, прежде чем Коваржек услышал где-то сбоку от себя приближающиеся шаги. А потом, скосив глаза, увидел возле своего лица пару босых ног. Его подняли, как бревно, взвалили на плечи, лицом вверх, и понесли — по двое с каждой стороны. В другое время постсержант, возможно, и обрадовался бы такому с собой обращению — далеко не каждый день тебя носят такие красавицы, да еще и обнаженные, — но сейчас никаких других чувств, кроме уныния, он не испытывал. Оставалось надеяться только на то, что эти женщины не собираются утопить его в море, и что в их обществе каннибализм не в моде. Коваржек смотрел на глубокое чистое небо, и ему вдруг страстно захотелось превратиться в птицу и упорхнуть туда. Но, увы, далеко не всегда желания исполняются.

В море его топить не стали, во всяком случае — пока, и это был хоть маленький, но все-таки плюс. Пусть даже временный. Погрузили в летательный аппарат, уложив на пол между сиденьями, и теперь у постсержанта над головой было не небо, а серебристый потолок. Некоторое время слышались какие-то шорохи, а потом рыжая красавица склонилась над ним. Она уже надела легкую белую накидку, и взгляд ее был строгим. Если бы какой-нибудь режиссер в этот момент увидел постсержанта полиции, то немедленно дал бы ему главную роль в своем новом фильме. Потому что Коваржек за несколько мгновений сумел одними только глазами изобразить целый спектр: недоумение, мольбу, предостережение, обиду, призыв не торопиться и разобраться, вожделение… Последним в этом ряду стоял некий игривый намек на интересное времяпрепровождение, но все эти попытки ни к чему не привели. Рыжая приблизила растопыренную ладонь к лицу Коваржека, и он ощутил приятный жар. От этого жара глаза его закрылись, в голове все поплыло, и он почувствовал, что, несмотря на крышу сундука над головой, действительно возносится к небесам. Небеса обняли его сияющей лазурью, закутали в себя, и постсержант окончательно вывалился из действительности. Но успел все-таки в последний момент подумать о том, что, возможно, еще встретится со Станисом Дасалем.

Глава 11. На чужих просторах

Я из повиновения вышел
За флажки — жажда жизни сильней!
Только сзади я радостно слышал
Удивленные крики людей.

Из песни Темных веков.

Умелец размеренно шагал, чуть согнувшись под тяжестью рюкзака, и вовсю дышал воздухом свободы. Да, это был именно воздух свободы! Лучше остаться на чужой планете, чем вновь париться на тюремных нарах. Если здесь уже обретаются союзные военные, о которых громогласно объявил капитан, то планета входит в сферу интересов Межзвездного Союза. И имеет сообщение с другими мирами. И можно будет когда-нибудь улететь отсюда. А до этого разжиться какими-нибудь ценными вещицами у аборигенов, которых вроде здесь обнаружили.

В общем, Станис Дасаль был полон энтузиазма.