Можай

Оставив залив по левую руку от себя, Умелец погрузился в зеленое море трав. Легкий ветерок гонял по этому морю волны, холмы казались островами, и Дасаль подумал о том, что плыть на лодке было бы полегче, чем топать пешком. Давненько ему не доводилось совершать такие походы, да еще и с немалым грузом на спине. Восемь пар ног оставили в траве заметные следы, и проблемы поиска нужного направления у Дасаля не было. Так и шел он от одной группы деревьев к другой, посматривая по сторонам, и горы уже скрылись за горизонтом.

А вот дальше, как вдруг оказалось, его уже поджидали.

Нет, о зверях, вышедших навстречу ему из-за очередных деревьев, нельзя было сказать ничего плохого. Звери выглядели довольно симпатично, бурым окрасом шерсти и общими очертаниями напоминали добродушных белусийских ворликов, и их, наверное, приятно было бы погладить по лобастой, с острыми ушами торчком голове. Только размерами они значительно превосходили белусийских ворликов, и никогда не доводилось Дасалю за свою тридцативосьмилетнюю жизнь видеть ворликов с такими зубами… Нет, зубищами… Подобными приспособлениями не травку жевать, а перегрызать сухожилия, дробить хрящи и перемалывать кости. Было этих зверей больше десяти, и, судя по легкости, с которой они перемещались, раздвигая широкой мускулистой грудью зеленую растительность, догнать пешехода с тяжелым рюкзаком на плечах им не составило бы никакого труда.

Поэтому Умелец убегать не стал. Мысленно охнув, он остановился и скинул с плеч рюкзак. И, пока звери неторопливо приближались, успел достать оттуда зажигалку и столовый нож. Ничего более серьезного типа гранаты или пистолета, не говоря уже о скоростреле, у него не было. К его глубочайшему сожалению. Это было большим упущением. Можно сказать, имеющим жизненно важное значение. Дасаль запоздало подумал, что следовало ночью попытаться стащить пистолет у Дунго Коваржека. И сразу турнул подальше эту мысль — никакого толку от нее уже не было. Как и от мысли о том, что, возможно, эти ворлики-переростки не умеют лазить по деревьям. Потому что деревья находились позади зверей, и прорваться туда вряд ли получится.

Жечь тут было нечего, разве что самого себя, но Дасаль все-таки щелкнул зажигалкой, держа ее в правой руке, а левой выставив перед собой нож. Быть сожранным этими симпатягами ему очень не хотелось, и он пожалел, что затеял побег. «Пузатик» сейчас казался ему очень уютным и безопасным местом. Звери никак не отреагировали на бледный в дневном свете огонек зажигалки, а на столовый нож и вовсе не смотрели. Они продолжали приближаться, их глаза алчно блестели, а из пастей капала слюна. Тонкие голые хвосты, задранные к небу, ритмично покачивались из стороны в сторону. Звери не торопились. Они знали, что жертва от них никуда не денется.

Дасаль замахал ножом и заорал:

— А ну, пошли отсюда! Прочь!

С таким же успехом он мог спеть им песенку. Звери брали груйка в полукруг, и в ответ на его вопли дружно и протяжно прорычали:

— Ыыррххх!..

Оставалось только запустить в них рюкзаком и все-таки попробовать прорваться к деревьям.

Дасаль выронил в траву зажигалку и нож и нагнулся, намереваясь схватить рюкзак. Но ему не позволили это сделать. Сразу несколько хищников бросились на него, сбили с ног, повалив на спину, и принялись топтаться по нему мощными лапами. Груйк закрыл голову руками и зажмурился, с ужасом ожидая, что вот-вот острые клыки вонзятся ему в горло…

Но, судя по отсутствию боли, а также по звукам, звери рвали не горло, а рюкзак. Толпились, поскуливали и повизгивали, и вновь говорили «ыыррхх», поливая Дасаля слюной. Он открыл глаза, не веря, что до сих пор не растерзан. И, скосив их, обнаружил, что звери работают не бессистемно, а сосредоточились на одном месте рюкзака. На кармане, который они, отталкивая головами друг друга, безуспешно пытаются открыть. Еще не веря в вершащееся чудо, Умелец кое-как выбрался из-под жестких лап, встал на колени и упер руки в бока. Звери его игнорировали, продолжая трудиться над карманом.

— А ну, в сторонку! — скомандовал Дасаль дрожащим голосом и потянулся к рюкзаку.

Он оттолкнул локтем шерстистую вытянутую морду, заблокировал спиной другую и извлек из обслюнявленного, но не поддавшегося зубам хищников кармана завернутые в бумажные салфетки бутерброды с нарезанной тонкими полосками тютюлькой. Тютюльки он набрал с собой много не потому, что ему уж очень нравилась эта еда, а потому, что она практически не портилась в любых условиях, и ее было полно в питейных заведениях лайнера. Она хорошо шла под пиво.

Сверток тут же выбили у него из рук, Дасаля вновь повалили и пробежались по нему. Приподнявшись, Умелец некоторое время созерцал следующую сцену. Бутерброды были растерзаны зверями, и каждому хищнику досталась своя часть тютюльки. Хлеб они оставили без внимания. Но и тютюльку хвостатые не спешили пожирать. Растащили в стороны, и каждый зверь катался по траве возле доставшегося ему кусочка. Трогал лапой, облизывал, обнюхивал и вновь принимался ерзать, самозабвенно суча когтистыми лапами и повизгивая.