Мраморное сердце

Декоративный ножик с рукояткой из слоновой кости был весь освящён мраморной крошкой, но он не затупился, острие его по-прежнему предназначалось для точных и глубоких движений. Райану никогда не доводилось в своей жизни даже препарировать лягушку, не говоря уже о заклании домашнего скота на ферме, он всегда был городским мальчиком из хорошей семьи, который не был достоин этой грязной работы плебеев. Но он помнил запах скотобоен на мясных рынках, жалобное блеяние последних секунд жизни закланных животных и пятна крови, на фартуках и руках мясников, которые вбирали в себя последние живительные капли издыхающих зверей, чтобы трансформировать эту энергию смерти к нам на тарелки в изысканных ресторанах. Это была плата за прожорливость и жадность несовершенного человечества, к коему он тоже принадлежал, до сего момента.

Он отгонял от себя образы знаменитых картин с тушами животных Сутина и Рембрандта, сейчас был не лучший момент смаковать энергию смерти в её самой уродливой форме. Но ведь ему предстояло выступить в роли мясника, и ему придётся преодолеть свой последний урок, принять уродство как необходимую сторону красоты, ведь именно в этом кроилась гармония. Ланже всю жизнь показывал гармонию между крайностями в своих работах, только в ней и заключалось идеальное состояние, и пока он не примет это уродство, его понятие о настоящей красоте будет неполноценным. Он уже почти принял это, когда бродил в соседнем зале по галерее, где красота соседствовала с анти-красотой, показывая, что за красотой всегда стоит её противоположность. Гниющие органы были такой же нормой, как и полные жизни и любви глаза молодого человека. И в идеально чистом и красивом теле Джулиана тоже жила эта противоположная сторона, с которой ему сейчас предстоит познакомиться так близко, чтобы впитать этот опыт и омыться его кровью. И тогда и он пройдёт свой последний тест, тогда ему и будет дозволено завершить свой собственный идеальный мир.

Он даже сам удивлялся, насколько легко орудовать ножом в человеческой плоти. Да, чувство, что он оскверняет что-то священное, слегка отдавалось болезненными сожалениями в его разуме, но не сильнее, чем когда он раскрывал грудь мраморной скульптуре. Это был тот же самый процесс, ему придётся на время обнажить уродство Джулиана, чтобы провести эту необходимую для существования обоих Джулианов операцию. Только она спасёт их от вечного забвения, только она сможет соединить их половинки вместе, чтобы довести до его собственной реальности, где вечность и экзальтация станут синонимами.

Даже в предсмертной агонии плоти Джулиан выглядел идеально, живительные искры бурлили сквозь него, но уже не хаотично, не буйно, а смиренно двигались к своей цели, окутывая ауру мраморной скульптуры, которая в такой же агонии с затаенным дыханием ожидала момента слияния. Перед его взором, под движением его рук раскрывались все тайны жизни и смерти, и проникать ножом в податливую плоть было так просто, так неизбежно. Даже сейчас Райан не чувствовал времени, оно как будто остановилось, чтобы не мешать ему завершить последний этап, где время уже не способно будет диктовать свои собственные правила. В его мире не будет ни старости, ни увядания, в его мире всё будет концентрироваться на миге вечной красоты, на гармоничном восприятии всего.

Ножик его с острым лезвием, не зная усталости, проникал всё глубже, разрывая сначала кожу, потом мышечные ткани и задевая вены и артерии. Райан не хотел задеть аорту, желая как можно меньше оставить следов крови, потому что это будет мешать его видимости, он и так не слишком хорошо разбирался в анатомии человека. Но крови было много, она была такой ослепительно насыщенной, такой горячей, что Райан даже через латексные перчатки ощущал её обжигающую мощь. Торчащие клапаны, тонкие слизкие трубки, и эти бешеные ритмы отвлекали его, но это была обратная сторона красоты, он сейчас пачкал себя этим уродством, чтобы преодолеть последние протесты, что красота не способна существовать без этого вот кровавого пульсирующего ужаса. Никогда он ещё не видел Джулиана настолько некрасивым, когда был вынужден смотреть на то, что являлось его временным жизненным символом, который уже не принадлежал ему, мраморное отражение билось вместе с Джулианом в агонии, в предвкушении новой жизни. Смерть и возрождение сейчас соединятся, но пока он не извлёк этот бешеный мышечный сосуд, источник загрязнения переизбытком жизни Джулиана, ничто не способно будет захлопнуть врата этой несовершенной реальности, поэтому его рука не дрогнет. Только не сейчас.