Мраморное сердце

Райан помнил, как Жан Ланже работал с мрамором в его галерее, как он бережно, но быстро соскабливал слои мрамора, чтобы сделать отверстие для того, чтобы закрепить внутри сердце. Именно за ним Райан и лез в сокровенный склеп этой скульптуры, на тот момент походящей как две капли воды на Джулиана, с этим его живым блеском в глазах, и ему казалось даже, что стоит только присмотреться, и он увидит эти нервные беспричинные движения, похожие на подёргивания. Но мраморный Джулиан не ощущал боли и насильственного вторжения в храм своей души, наоборот, мрамор поддавался методичным движениям его ножа, крошась на пол, как самый чистый снег, ослепляющий своей белизной.

Он работал так точно, так чисто, так уверенно, и когда он дотянулся до мраморного органа, который выглядел как живой, просто замороженный вне времени, Джулиан, всё это время наблюдавший с остервенелым безумием за его работой, изменился в лице. Джулиан стал ещё более неземным, какая-то неживая искра озарила его статный лик, пока глаза его в агонизирующей истоме пожирали мраморное сердце, которое манило его, ведь оно принадлежало ему. И совсем скоро оно окажется в самом надёжном месте, вместо его собственного сердца, которое уже давно принадлежало этой мраморной скульптуре, безмолвно наблюдавшей за этим сокровенным интимным процессом. В этом мраморном сердце сейчас концентрировалось всё преображение Джулиана, именно в нём кроилась тайна его гармонии.

В церемониальной тишине, окружённый впитавшими в себя миллионы разнообразных эмоций картинами, Райан долго смотрел то на застывшее в предвкушении искорки жизни мраморное сердце, то на зловещую дыру в груди мраморной статуи, то в горящие предсмертным блеском глаза Джулиана, которые обжигали его своей стеклянной чистотой голубизны. В руках Райан держал мраморное сердце, которое всё это время ждало, когда же его вернут в свой истинный храм и зарядят жизненным нектаром. Это было его сокровище, алхимический символ слияния жизни и смерти, ожидающее позволения войти в вечность. Невозможно было не поддаться этому наплыву чувств, пульсирующая жизнь Джулиана сейчас соединялась со статичной энергией скульптуры, концентрируясь в этом прекраснейшем мраморном сердце. Лишь только сияющая мраморная дыра скульптуры отчётливо показывала, что дело ещё не завершено.

Когда Джулиан вырвал у него из рук своё мраморное сердце, Райан не противился этому, оно было по праву его, выстраданное ценой жизни, очищенное ценой смерти, знак их возрождения. С какой жадностью Джулиан прижимал своё сердце, которое истосковалось по нему, не давая полноценно жить. Но сейчас все иллюзии рассеются, и Джулиан получит назад свою награду за то, что ни жизнь, ни анти-жизнь так и не сломали его, он находился между двумя этими понятиями, ломая рамки реальности и нереальности, Джулиан входил в преображённый мир Райана свободным от всех привязок и заблуждений. Никогда он ещё не наблюдал за таким полноценным созданием полотна, где Джулианы были центральной темой, никогда ещё мир не видел такого искусства, и он как художник сейчас в своей минималистской манере должен был сделать последние штрихи, вдохнув в них недостающие краски жизни и смерти. Он стоял на границе между мирами и творил и наблюдал за собственным творением, переполненный чувствами перед познанием вечности.

Когда Джулиан уже сидел, прислонившись расслабленно к своему мраморному близнецу, бережно храня в руках мраморное сердце, Райана даже не отвлекал наркотический запах, который заглушал предстоящую боль жертвенно настроенного Джулиана. Это было больше жертвы, это было принятие всего и прощание с этой дисгармоничной реальностью, и рука Райана не дрогнет. Только не сейчас. Только не здесь. Он всегда мог себя дисциплинировать, даже при самых тяжёлых обстоятельствах он не паниковал и не терялся, а сейчас не было ни одного препятствия, и всё прямо застыло в предвкушении момента, когда рука творца закончит начатое дело. У него уже был опыт, он осквернял ради священной цели мраморное тело, и теперь ему предстояло сделать то же самое, только с телом из плоти и крови, ещё живым и тёплым, но не менее податливым, чем мраморное, в этом он ни капли не сомневался. Всё прошло так плавно, так быстро, так правильно, он был заряжен своей первой победой, которая давала ему силы пройти последнее испытание, и хотя волнение его граничило между предвкушением экстаза и страхом неудачи, он заглушал его на фоновом режиме, ведь любое сомнение могло привести к провалу.