МРНЫ (почти правдивая история)

Лес заговорил со мной сразу на всех языках — птичьем, комарином, березовом, малиновом. Особенно малина звала, и я с удовольствием поддался зову и углубился в малинник. Засунул топор за ремень брюк и давай обеими руками собирать в рот душистые, мягкие ягоды. Жаль, не взял банки, а то принес бы Маше. Не такую малину продают у нас в Москве. Та чистая, крупная, ровная, но не пахучая. А эта помельче и мнется, и едят ее все кому не лень — и птицы, и червячки. Местами верхушки кустов ободраны прямо с листьями.

Я все время оглядывался — казалось, кто-то ходит вокруг. Но никого, конечно, не было. Лес испытывал чужака, пробовал на зуб, как я малину.

Да, напугал нас дядя Вася разговорами про диких зверей и призраков. Но я пуганый, не боюсь. Знаю: людей бояться надо, а не леса. Набрал в руку сколько смог ягод и пошел назад. Тропинку искать.

А назад — это куда?

Искал-искал… Нет тропинки, спряталась. И за спиной опять чудится — шорк-шорк. Будто ходят следом. Или не чудится?

Как же мне домой вернуться? Кажется, тогда я в первый раз струхнул, ускорил шаг. Впереди какой-то просвет. Наверное, это наши луга, и дом там.

Вышел на поляну, в середине поляны дерево здоровенное, в три обхвата, не меньше. Красивое, мощное дерево, так к нему и тянет.

«Не ходи!» — пронеслось в голове.

Устал я без тропы метаться, хотелось передохнуть в тени. Подошел ближе, а дерево гудит. Странно гудит. Листва не шевелится, значит, это не ветер. Что же?

«Не ходи».

Я остановился. Вдруг перед носом у меня зависла огромная оса. В палец длиной, не меньше. Я таких не видел. И тут я понял: шершень! В дубе гнездо шершней! Вот это уже в самом деле опасно. Надо драпать.

И я драпанул, растерял всю малину.

Сел отдышаться в тени мелких осинок, шершни отстали. Уф.

Слушаю тишину. Она тоже меня слушает, окружила, обступила, обернула, словно ватным одеялом. Никаких человечьих звуков, одни лесные. Тропы как не бывало. И вокруг тихий, таин­ственный лес.

Кажется, я всерьез заблудился.

Что это? Лает собака? Справа? Точно, справа. Я выскочил на очередной холм-близнец с торчащим на макушке дубом. Нет, с другой стороны лай. Там тоже деревня? Не может быть, это наша! Я — туда. Иду, иду… Никакой деревни. Ага, как раз об этом предупреждал дядя Вася: холмы преломляют звук. Впрочем, и лая больше не слышно.

Судя по тому, как хочется есть, брожу я уже несколько часов и, похоже, только удаляюсь от дома. Вышел — полудня не было, а теперь лес уже тонет в синеватых сумерках. Я отчаялся, нашлепался до изнеможения по высоким, хватающим за ноги травам. Все, ни шагу не могу ступить.

«Не спи», — стучит в виске.

Нет, надо подремать, отдохнуть.

«Проснись!»

А? Что? Вдруг слышу — звук поезда. Совсем недалеко!

И я рванул на этот звук напрямик, через болота, через колючие заросли и поваленные деревья, и уже в темноте выскочил к насыпи с рельсами.

Отлично! Только куда идти? В какой стороне наша станция? И как там она называется? Не помню. Как-то на «Н». Нет, не на «Н».

Шел, шел по рельсам, а сам замерзший, голодный, мокрый по пояс, болотная вода чавкает в кроссовках. Впереди замигал огонек. Я к нему. Домик стрелочника. Я постучал в калитку, счастливый, что людей нашел. А на меня псина как наскочит, чуть забор не повалила. Гавкает, пеной исходит. Покричал — не слышат меня люди в доме. Или боятся выходить. Иди, мол, себе, куда шел, не тревожь нас.

Да я бы и шел, если б знал куда.

«Правильно идешь, — что-то мне подсказывает. — Вперед».

Ладно, снова потопал — в полной тьме, в мокрой одежде. А ноги не идут, не хотят сгибаться. Еле плетусь. Наконец вышел к станции. Назимово. Вроде наша! Повезло! Дальше просто: еще час по дороге, до самого конца.

Еле доволок себя до дому, начало светать. В окно заглядываю — сидит моя Маша на коврике, прислонясь к стене, и на дверь смотрит. Видно, так всю ночь просидела, бедная, дергаясь на каждый звук. Кошка на ней спит, обняв лапами за шею. А Мася почувствовал, что я иду, и сел у двери встречать. Мои родные, как я соскучился!

Глава четырнадцатая На ниточке

Ёшка

Ну и что бы они без меня делали?

Думаете, легко — между двумя разрываться?

Маша тут с ума сходила — ее утешай, а Борода то и дело поддавался панике и начинал метаться. И сам себя путал. Он думал, а надо было не думать, слушать интуицию. Люди совершенно не умеют пользоваться мозгом. Как и носом. Как и ушами. Да ничем, в сущности, не умеют. Только благодаря мне он вышел к дому, только благодаря мне, говорю вам.

Он-то, конечно, считал, что ему просто везло — и с шершнями, что убежал, и с поездом, что проснулся вовремя, и на путях в темноте направление он сам выбрал. Ага. Ладно, я не тщеславная.

И вовсе не обязательно ему знать, что это я его на ниточке держала. Внушала ему: перестань думать. Успокойся. Дыши ровно. Правильное решение придет само, когда создашь внутрен­нюю тишину. Как я могла его одного отпустить? Все, он уже близко, можно расслабиться.

— Мась, просыпайся. Твоя вахта.

— Мрны! — сладко зевнул Мася и, потягиваясь поочередно четырьмя лапами, пошел к двери — встречать хозяина.

Я так устала. Спать!