То-то Машке было счастье — оказаться в седле! «Мечта всей жизни!» — повторяла она и аж повизгивала от радости, со всех сил вцепившись в луку и сжимая поводья. Коты ее восторгов не разделяли. Мася смирился довольно быстро, а кошка бунтовала, никакие воркования не помогали. Пришлось нам с Машей поменяться. Я отдал ей покорную сумку с котом, а сам — я же Благородный муж! — взял Ёшкину переноску.
Караван тронулся. Кроме нас на озера поднимались верхом еще человек пять. У всех лошади спокойно идут строем, а мой конек то и дело дергает повод, чтобы опустить голову и сорвать себе сочной травки, и я всякий раз едва не кувыркаюсь через его уши. Поначалу я смеялась, вежливо терпела, пока он поест. Но недовольный проводник, гарцуя, подъехал ко мне боком и сказал:
— Задерживаешь, барышня, всех. Лошади привыкли идти друг за другом. Один встанет — все стоят. Не давай жрать ему. Дергай повод на себя, порезче дергай. Он седока проверяет. Пока не покажешь силу, слушаться не будет.
Я стала вести себя строже, но тайком гладила конька по жесткой гриве, разговаривала с ним специальным «уютным» говорком, а Мася думал, я с ним говорю, и мурлыкал так, что сумка вибрировала.
Проехали долину, полную цветов, а когда снова оказались под тенистым укрытием леса, Витина пегая лошадка, что шагала передо моей, начала дергать головой и шарахаться. Витя еле справлялся с ней, кошка жалобно мяукала. Подъехал проводник и стал выговаривать лошади не по-русски, оглядел всю — может, кусает ее кто, та косила глазом на его черного коня, фыркала. Но вот он снова пропустил всех и занял место замыкающего, а Витина лошадь как шарахнется, чуть на дыбы не поднялась!
Ёшка заорала и долбанула головой в крышку переноски, та открылась, и кошка дала деру в глубь леса!
Витя слез (вернее, довольно неуклюже сполз с седла) и побежал за ней, бросив лошадь. Проводник крикнул ведущему, вся кавалькада остановилась. Ждем. Возвращается, руками разводит.
— Буду искать, сам дойду, как поймаю, — сказал он мне. — Без рюкзака легко добегу.
Он постарался ободряюще улыбнуться, но улыбка получилась растерянная. Не хотелось, ох как не хотелось ему оставаться один на один с незнакомыми горами! Вариант — мне тоже пешком пойти, но вещи же не оставишь на чужих людей, у них своего добра хватает, а с рюкзаками мы не дотащимся, тут еще сложней, говорят, подъем, чем на Каракольских.
— По этой дороге, слышь, не ходи, — сказал алтаец. — Она конями раздолбана, там дальше глины по колено, увязнешь, да и кругаля дает лишних полтора-два часа. Правей в лесу есть пешеходная тропа, увидишь, не промахнешься. Она покруче, зато скорей доведет до Нижнего Мультинского.
Он издал гортанный крик, и помощник впереди повел группу. Мой конек послушно потопал за хвостом Витиной лошадки, которая безо всякого управления спокойно пошла сама, покачивая тяжелым рюкзаком. Я беспомощно оглядывалась, пока Витина кепка не скрылась за деревьями.
Вместе с ним исчезла и радость от поездки верхом. Остались только тревога и страх.
Бежать, бежать, никто не поможет! Они ничего не поняли. Милые, бедные, слепые двуногие.
Пегая-то не из вредности куролесила, она видела ту, которая на меня охотится. Большая такая кошка, нет, не просто большая, гигантская! С половину лошади! Рыжая в темных пятнах, уши несоразмерно большие, с кисточками, хвост короткий и загнутый, как у дворняги, а клыки! С человечий палец. Лапы с крючьями-когтями. И сквозь нее видны деревья. Она почти прозрачная, но не совсем, и только глупое человечье зрение не может ее разглядеть, принимая за шевеление листвы или клочок тумана.
Она неподвижно наблюдала за процессией, скрытая густой еловой тенью. Мы увидели друг друга одновременно. Кошка с подозрением двинулась рядом с караваном, принюхиваясь к нашим двум лошадям, явно не соображая, почему котами пахнет, а не видно. Пегая под нами задергалась, Борода вцепился в седло. Тут Бестелесная заметила меня в дурацкой красной клетке, напружинилась вся, глаза загорелись, и ну кульбиты выделывать: подпрыгнет, от ствола кедра оттолкнется, перекувыркнется в воздухе… Ловко, конечно, заглядишься, но при всем при том она с меня не сводит зеленых глазищ и урчит беззвучно — видно, как горло ходит. Я вся сжалась, запаниковала, мозг у меня отключился. А она все смелей, все ближе… И когда совсем вплотную подошла — морда вровень со стременем оказалась, — лошадь дернулась, я со страху потеряла контроль, выбила головой крышку и побежала, не чуя земли.
Вы пробовали убегать от призрака? Не пытайтесь.
Что-то я все проспал. Укачало. А где мой Виктор? Впереди же ехал. Эй, на помощь, хозяина забыли!
— Тшш, Мась, ты хоть не ори, — попросила Маша. — И без тебя тошно.
Ёшка!
Молчит.
Так, подумать. Нет, не думается. Нет, надо додумать.
Ёшка! Такого не бывало, чтоб не отвечала.
Думай!
Как же она это делала? Как видела меня, когда я был далеко?
Вы пробовали на чем-нибудь сосредоточиться, мотаясь в сумке? Не пытайтесь.
Кажется, остановились. Мимо нас к голове каравана потрусил алтаец, ехавший последним.
— Опять затык какой-то? — спросила Маша