МРНЫ (почти правдивая история)

— Мир один, но есть места, особенно в горах, где на невидимое легче настроиться. Места силы. Кое-где можно видеть прошлое. Даже без особых усилий, невооруженным глазом. А иногда люди благодаря упорным занятиям медитацией или молитвам как бы делают менее плотной границу между обычным и не­обычным. Художники и писатели, особенно поэты, тоже умеют утончить свое восприятие и помогают другим повысить чувствительность.

— Я видел над площадью летучие иероглифы, когда-то нарисованные водой. Они там остались!

— Неужели? — поднялась бровь. — Не слыхал о подобном феномене, пойдет в копилку. Спасибо.

Это он мне? Наконец-то. Я ликовал. Теперь ведь он посмотрит на меня с интересом?

Но каменные глаза были полуприкрыты, а ум — гигантский, вместивший несколько тысяч лет жизни, — этот ум, наверное, с удовольствием барахтался в своих неоглядных просторах размышлений и воспоминаний, не замечая меня. Как же так? Ни черепаха, ни дракон вовсе не восторгались мною. А я привык. Мне надо!

От переполнявших чувств я мяукнул. По-простому, вслух.

Бровь минимальными средствами — подвинувшись на миллиметр — выразила недоумение.

— Пойдем уже, Ёшка? Я по людям соскучился. И завтракать пора. И наоборот тоже пора.

Но коха не двигалась. Они сидели друг перед другом и молчали. У них явно шел какой-то тайный разговор на двоих, без меня. Я не слышал голоса черепахи, а Ёшка умеет закрываться наглухо, как будто ключом. Ну и пожалуйста, больно надо. Мне, может, надоело.

Я нервно зевнул, поиграл с живым червяком-корнем.

Сидят.

Разбежался и вскарабкался на сосну, громко поточил когти.

Ноль внимания. Сидят.

Сейчас она тоже каменной сделается! От этой мысли стало страшно. Ее нужно спасать!

Тогда я сел на краю скалы и принялся ныть, монотонно, с жалобным надрывом в конце каждого третьего «ну-у-у». Проверено: действует безотказно даже на крепко спящего человека.

Господин Че приоткрыл глаза, и у меня в голове раздалось:

— Лао Цзы молвил: «Мягкое и слабое побеждает твердое и сильное». Ты победил, Ма Ся.

За спиной у нас раздался ужасающий скрежет — это дракон-скала старался нагнуться как можно ниже. Карета подана, аудиенция закончилась.

— Спасибо, — вежливо сказала Ёшка.

А я сказал:

— Мрны!

И окончательно понял, что не хочу быть никаким философом, хочу быть просто котом.

Попав на твердую землю, мы, не оглядываясь, помчались к дому, который манил скорым завтраком и теплом. Светало, птицы сонно переговаривались, первая гигантская муха-скрипучка — цикада — начала трудовой день, принялась пилить воздух. Лес опасно затрещал по швам, но ни птиц, ни людей это не испугало, утро разворачивалось стремительно, молодой повар из уличной забегаловки разогрел масло в глубокой сковороде, бросил туда длинную, белую, вялую вермишель и мгновенно вытащил — живенькую, со шкварками, с овощами и яйцом. Ы-ы-ы-ы!

Я чуть не захлебнулся. И так посмотрел! Мне, конечно, дали. Ёшка тоже соблаговолила присоединиться. Ела, но сама поглядывала в сторону. И вдруг говорит:

— Туда недавно прошла Маша. Вон по той тропе, что ведет вниз.

— Как ты узнала? — Я ничего не чуял, другие запахи давно всё перебили.

Не отвечает. Тогда я спросил:

— А что тебе этот Че еще говорил, чего я не слышал?

— Лао Цзы молвил: «Знающий не говорит, говорящий не знает».

— Ой, подумаешь, какие мы гордые, фу ты ну ты.

— Нет, это он мне и сказал.

— И что оно должно означать?

Дернула хвостом — отстань, мол, вот что. Смотрит вся туда, на тропу, не только глазами смотрит, а ушами, усами — всем.

Не, я теперь к Виктору, под одеялко. А ты как хочешь.

Глава шестая Я выбросил компас, растоптал в пыль часы и вышел плясать в туман над Янцзы

Маша

Проснулась от холода. Окно! Коты-негодники сбежали, оставив громадную щель, и сырость пробралась ползучим туманом сквозь одеяло и все одежки до самых косточек.

Я вскочила, закрыла створку и побежала в ванну, горячий душ принять. Ага. Ледяная вода. Не могу себя заставить даже дотронуться до нее, хорошо хоть лосьон взяла, лицо умыть. Кошмар, как же согреться?

Стоп-стоп. Спокойно. У нас ведь «странствие с облаками» — приноравливаемся к ситуации и принимаем все, что приходит. Нужно подвигаться, вот и согреюсь.

Еще не светает, но вот-вот. Улочка поселка туманна, пустынна и беззвучна, словно люди и не проснутся никогда, словно не начнут через каких-нибудь полчаса готовиться к новому дню, открывать киоски и закусочные. Полное обнуление. Вот как он выглядит, ноль. Между вчера и сегодня. Кто-то из мудрых сказал: «Каждый день мы умираем и рождаемся заново». Именно так я себя чувствовала. Будто из головы стерли все, что там без остановки крутилось раньше, — тревоги, обрывки прошлого, замыслы о будущем, ошметки разговоров — все, что не давало полностью ощутить себя здесь и сейчас. Здесь, на горе, близко к чужому небу все казалось непривычным. Дома другие, фонари, заборы из бамбука, плоские плетеные корзины во дворах. Деревянная колотушка на краю бадьи с зеленой водой — для стирки, должно быть.