Часа два писал, счастливый до невозможности. Прямо подарок — два часа в тишине и одиночестве. Потом Маша вернулась — вся такая тихая, загадочная и вымокшая по пояс. Нагулялась. От радости, что работа пошла, я даже не стал ворчать, мол, бросили меня, бедненького. Хотя после рассказа о прекрасном незнакомце почувствовал в спине укол ревности. Да, есть у меня между лопатками любимое больное местечко, где ревность живет. Дулся, пока нам жарили на завтрак лапшу, а потом было так вкусно — не то что обиду, чуть тарелку не проглотил вместе с палочками! Опознал в блюде соевые ростки, неведомые грибы, лохмотья жареного яйца и зеленые листья вроде салата. А мы-то всё с сыром да с сыром макароны — скукота.
Весь день мы бродили по висящим над пропастью мосткам, но созерцать красоту мне мешали разворачивающиеся перед глазами картины битвы за средневековый город, где происходило действие моего романа, а мегафонные крики неутомимых экскурсоводов тонули в лязге оружия. Мир двоился на реальный и вымышленный, причем вымышленный был гораздо реалистичнее невероятных горных пейзажей. Я снова молчал, но не от обиды, как наверняка думала моя жена, а потому, что боялся отвлечься. Знал: стоит отключить себя от этого воображаемого кино, и вдохновение снова улизнет, а когда вернется, и вернется ли, — большой вопрос. Разбудить его стоило мне слишком больших трудов.
Молчит, ну и ладно. Мне тоже не хотелось болтать.
Солнце разогнало туман и ночную промозглую сырость, жарило во всю мощь, открывая перед нами всё новые чудеса горного заповедника, где каждый поворот подвесной бетонной дорожки дарил такие кадры, что восторг грозил выскочить из меня громким визгом, и я с трудом ограничивалась щенячьим попискиванием, чтобы никого не напугать. Казалось, если не сдерживаться, меня разорвет от счастья на куски. В фотоаппарате уже мигал красный предупредительный значок — за пару часов я исщелкала целый аккумулятор. Привычно пугаюсь этого мигания, но на сей раз я запаслась пятью лишними батареями, ха-ха.
А меня сейчас вообще ничего не могло огорчить, вот как. Я была абсолютно, безоговорочно, прочно счастлива. Даже не помню себя такой. Эти виды, эти люди, этот быт — все было настолько моим, будто здесь прошла моя предыдущая жизнь, о которой я напрочь забыла и только-только начала припоминать.
Витя строит из себя обиженного. А может, не строит? Может, всерьез? Даже обедать в симпатичной забегаловке не захотел, пойдем, говорит, скорее дальше. Я бы забралась вон на ту скалу и сидела, сидела, глазела вокруг, впускала в себя нежное солнышко, тихий ветерок. Я хотела запомнить, как шумит под порывами ветра бамбуковая роща, качается на длинных ногах громадный зеленый богомол, кричит длиннохвостая птица, перелетая со скалы на скалу. Нет, беги за ним. Ну куда? Зачем?!
Она еле тащилась, подолгу застревая на крошечных площадках с видами, где толпились гомонящие китайцы, — дожидалась очереди у поручней, чтобы сделать кадр. А мне позарез нужно было двигаться: я «вышагивал» сюжет! На ходу в голове крутилось свое кино. Остановлюсь — оно застопорится.
Вообще, это преступление, что я не сижу за компом, не записываю, я чувствовал, как теряю драгоценные мысли, упускаю подробности. Единственное, чего я сейчас хотел, — это засесть в нашем промозглом отеле и строчить, строчить, пока показывают. Нужно было оказаться на высоте полутора километров над землей, чтобы случился прорыв, которого я так ждал, так жадно выпрашивал. Как не вовремя, надо же. Разве поработаешь, когда надо куда-то ехать, ходить, есть, глазеть на достопримечательности…
А если слинять в номер? Я представил себе разговор:
Я: «Маш, можно я пойду поработаю?»
Она (возмущенно): «Когда ты еще в такую красоту попадешь?» (Дальше уже обиженно): «Впрочем, пожалуйста, никто тебя силком не держит».
Я: «Почему обязательно ссориться, а?»
Она: «Ай, иди куда хочешь, знаешь!» (Из Маши высовывается ее бабушка с грубоватым, ворчливым одесским говорком.)
Готово — на полдня молчание и неохотные реплики. Нет, увольте, проще принести себя в жертву.
Ага, прямо жертвенный олень. Лишь бы рога не выросли.
Тьфу, чего только в башку не лезет, ей-богу.
В самом деле, почему надо все время друг под друга подстраиваться? Почему нельзя разделиться и делать то, что каждому по душе? Мы же не сиамские близнецы!
Все, пойду отпрошусь.
И вот что удивительно: ничего похожего на тот воображаемый диалог не случилось. Маша улыбнулась и сказала:
— Не поверишь, но я сегодня тоже хотела одна побродить.
На следующее утро мы шли по тропе друг за дружкой, я с кошкой впереди, Андрей за мной, а следом пыхтел Витя с Масей в сумке и рюкзаком. Какое счастье, что большинство вещей мы оставили в гостинице в городе. Ёшка приноровилась бегать на поводке, как овчарка. Фантастическая коха!
Бамбуковая роща роняла на нас капли ночного дождя. Солнце начало пригревать, и лес испарял лоскуты облаков. Облакам с нами по дороге, значит, мы идем верным путем.
Мужчины говорили Умные Вещи, а я слушала вполуха.