МРНЫ (почти правдивая история)

Автобус подошел к конечной. Нас обступили одетые в традиционные наряды старушки с огромными корзинами — на лямках, как рюкзаки. Мы думали, какое-то представление, а оказалось, это шерпы — носильщики в горах. Бабушки-шерпы. Разрыв шаблона. Они показывают жестами: будет долгий подъем, давайте свои вещи, донесем вам! Мы мотаем головами: сами! И начинаем подниматься по тропе.

Ну, минут пятнадцать мы выдержали. Потом увидели лавочку, растеклись по ней и выхлебали всю воду, что была с собой. Жара ведь. Тут две бодрые старушки взяли нас в плен и с боем отобрали вещи. Ловко закинув их в корзины, они потопали вперед, приветливо оглядываясь и подавая знаки: догоняйте, молодняк.

Нет, поймите, этим старушкам было на вид далеко за семьдесят! Скрюченные, но жилистые, ежели чего — и нас с Витькой могли бы усадить в свои люльки за спиной.

Как хорошо идти налегке, с одними котами! Замечаешь хоть, что по сторонам.

А по сторонам неземные пейзажи. Называется это ярусным земледелием, а кажется, будто гребешком прошлись по поверхности холмов. Каждая горка распахана ступенчатыми полями, залитыми водой в ожидании рассады, и в них спокойно и величаво, будто так и надо, лежит небо со всеми облаками и птицами. Ни один метр земли не бездельничал. И ни один человек.

Навстречу нам попадались мужчины с бамбуковыми коро­мыслами на плечах, на которых покачивались неподъемные на вид корзины. Они спускались по бесконечным лестницам бегом, приноравливаясь к ритму раскачки груза.

А вот двое трудяг несут на таком гибком коромысле здоровенный камень — укрепляют русло бегущей вниз речки. Камень качается, и, чтобы не заносило, этим двоим нужно идти в ногу. Как думаете, что они для этого делают? Поют!

Беззубый старичок лет ста с лишком сидел на стульчике посреди огорода, дергал сорняки из грядки. Нечего отдыхать, когда все вкалывают. Наши провожатые со смехом позвали его — смотри, дескать, каких мы ведем. Он что-то прошамкал нам и замахал рукой — мол, вверх, идите скорее вверх.

Виктор

Мы еле поспевали за проворными старушками, а те привели нас к скромному деревянному отелю на самой верхотуре. Теперь мы смотрели на километры узорно распаханной земли сверху. Все блестело от воды. И вдруг я понял, зачем старик подгонял нас и почему бабушки-шерпы не отпустили в номер отдыхать: чтобы мы полюбовались закатом. Солнце стало розовым, потом малиновым, и весь купол неба с малиновыми разводами клубящихся, кипящих, как суп, облаков отразился в серебристых лентах залитых полей, покрывающих склоны. Поля бережно передавали друг другу солнечный шар, пока он не укатился за горизонт. Небо погасло, и вода разом потеряла цвет.

— Ух, — говорю. — Оно того стоило.

Маша молчала. Я глянул на нее — плачет. Не справилась с красотой. А может, другое что… Про Андрея, может.

Ну да, ну да.

Ёшка не отрываясь глядела на Машу, а я не стал смущать, не стал ничего говорить, пошел заносить вещи. Иногда человеку необходимо побыть одному.

Мася

Ёшка таращилась, и я глянул.

Что это? Я никогда не видел Машу такой… разобранной, не­скрепленной. Как будто на лоскутки ее разрывало. Если бы я сейчас оказался внутри ее головы, меня бы закрутило, как в стираль­ной машине, и переломало все косточки. К чему такие эмоции?

Ну не знаю. У нас, котов, все как-то проще. Полюбил — завоюй, отказала — другую полюбил.

— Ты слышал, как называется это место? — вдруг спросила Ёшка.

Хотя мы обмениваемся мыслями молча, а все равно было ясно, что говорит она шепотом.

— Лунцзи. Хребет дракона. А что?

Но я уже сам понял. Понял и испугался. Опять драконы? Я медленно оглянулся на витиевато бегущие по холмам ступени… Или ступени-позвонки? Длинно. Шерсть у меня поневоле встала дыбом на спине, хвост выгнулся аркой…

Но вокруг было тихо, раздавалось только мирное кваканье лягушек, рассевшихся по краям водяных полей, и, чтобы успокоиться, я решил поиграть. Напрыгиваю, значит, на ближайшую зеленую певунью с раздутыми щеками… Вернее, певца — это же у них песни любви, извините. Он от меня, снова прыгаю, хватаю его за перепончатую лапу — и вдруг нос к носу сталкиваюсь с коричневой, пупырчатой, лупоглазой особой, опасной даже с первого взгляда. Это уж точно барышня. Тетка. Смотрит на меня молча и не отходит. Чем дольше смотрит, тем сильнее не отходит. И вроде как постепенно увеличивается в размерах.

Почему я не убегаю? Почему не выпущу изо рта издергавшегося зеленого кавалера? Быстро увеличивается! Уже больше меня ростом! Я и заорать не могу — голос пропал, и рот занят. Только мысленно смог позвать:

— Ёшка! Сюда!

Не слышит, все внимание переключила на хозяйку. А эта растет. Уже с овчарку вымахала… Нет, больше. Сказать «с лошадь» язык не поворачивается, уж больно нехороша собой.

— На помощь, Ёшка! — снова позвал я, не открывая рта и не двигаясь.

— Тут я, — раздалось в голове.

— Прогони ее, пожалуйста! Что угодно тебе отдам! Половину ужина хочешь?

— Кого прогнать?

Она не видит!

— Жабищу!