Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов

Последующие времена сделали многое, чтобы тщательно стереть следы авангарда со всех поверхностей жизни. С такой педантичностью обычно стирают следы преступления. В истории Мстёрской коммуны они различимы не только в уцелевших документах, но и в воспоминаниях коммунаров. Интересен в этом смысле фрагмент текста Павла Кенига, который попал в Мстёру в августе 1924 года вместе с группой ребят из Оренбургского детского дома-студии для одаренных детей. «Когда в детдоме выделилась подающая надежды группа ребят, Губотдел народного образования отправил ее в Москву для совершенствования. Но в Москву нас привезли поздно, испытания везде закончились, и Наркомпрос направил нас в свою Мстёрскую опытно-показательную станцию. <…>

Нас было 12 человек…[909] Мы приехали слитной группой со своими взглядами и традициями. Поэтому некоторое время жили с мстёрскими аборигенами, как две суверенные державы… Для демократического, с сугубо современными взглядами на искусство коллектива коммунаров мы были как бы чужеродным телом, нас предстояло либо переварить, либо извергнуть. Начались бесчисленные ожесточенные споры… по всем мыслимым вопросам с такими мстёрскими столпами, как Кисляков, Розов, Неустроев, Гурьянов и другие. Имена ушедших к этому времени из коммуны Изаксона и Молькова звучали как легенда. <…>

^{Виктор Киселёв (крайний справа, в белой рубашке) и Сергей Светлов (на заднем плане) среди первых выпускников Мстёрского художественно-промышленного техникума. Июль 1926. Государственный архив Владимирской области}

В этих нескончаемых спорах мы, оренбургские, были… более традиционалистами… Мстёрцы, напротив, выражали левизну во взглядах на жизнь, назначение художника. Мы, детдомовцы, оперировали несметным количеством искрометных доводов, боясь только одного — что все это слишком тонко и непонятно для грубых душ „непосвященных“. Мстёрцы били нас силой здравого смысла, озорной новизной представлений, которая нам казалась иногда просто циничной. Мы заводили их в непролазные теоретические дебри; они нас вытаскивали „на свет божий“ боевой повседневности. Длилось это бескровное побоище месяца три»[910].

Сюжет Павла Кенига о первом знакомстве с Мстёрой указывает на несомненный акцент в художественной атмосфере коммуны, делая прозрачной ту самую «тенденцию руководителей», недопущение которой обещал идеальный проект отдела ИЗО. Свидетельствуют о ней и чудом сохранившиеся издания Мстёрской коммуны.

Глава 9 Журналы и журналисты

^{Преподаватели и студенты Мстёрского художественно-промышленного техникума. Середина 1920-х. Государственный архив Ивановской области}

^{Коллектив педагогов 5-й Мстёрской опытно-показательной станции НКП перед выходом на демонстрацию. Вторая половина 1920-х. Архив Мстёрского института лаковой миниатюрной живописи им. Ф. А. Модорова}

Рождение местной печати связано с именем Валериана Федоровича Карманова. Его появлению в Мстёре предшествовал короткий период, когда к фактическому руководству опытной станцией ненадолго пришел некто Вахрушев. Он призван был заменить В. К. Иванова[911], но очень скоро заслужил всеобщую нелюбовь. В памяти бывших коммунаров его образ отложился как в чем-то похожий на типаж «голубого воришки» Альхена, неслучайно облюбованный авторами «Двенадцати стульев»[912]. Вся станция — и педагоги, и воспитанники — солидарно перешла в оппозицию. Павел Кениг, вступивший с новым администратором в открытый конфликт, уехал в Москву, и, зайдя попросту в Наркомпрос, к Н. К. Крупской, поведал ей о «художествах» Вахрушева[913]. Назначенная вслед за тем инспекция почла за лучшее перевести его из Мстёры. Управлять коммуной назначили В. Ф. Карманова[914]. Профессиональный юрист и педагог по призванию, он запомнился, в частности, тем, что при нем стали выходить два журнала[915].

^{Валериан Карманов (?). Фрагмент фотографии из журнала «Искусство». Июнь 1926. Мстёрский художественный музей}