Михаил Курбатов. Портрет мальчика. 1926. Бумага, тушь. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Михаил Курбатов. Портрет девушки. 1926. Бумага, карандаш, акварель. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Михаил Курбатов. Баньки. Мстёра. 1920-е. Бумага, тушь. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Михаил Курбатов. Сидящая женщина. 1928. Бумага, карандаш. Учебная работа во Вхутеине. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Михаил Курбатов. Натюрморт. 1928. Гравюра. 1928. Учебная работа во Вхутеине. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Михаил Курбатов. Производственный процесс. Конец 1920-х. Бумага, акварель. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Обучение Сергея Кибирева и Николая Вишнякова[1034] на архитектурном факультете совпало с доминированием там педагогов-новаторов, таких как Николай Ладовский, Александр Веснин. Рационалист Ладовский считал пространство основным материалом архитектуры, строя методику преподавания вокруг умения организовать пространство и объем. Веснин проповедовал конструктивизм. При этом конкурирующие «фирмы» обеспечили взаимопроникновение обеих систем в учебную программу. Результатом стал особый вхутеиновский извод конструктивизма, в котором сухость и логическая рассудочность уступила место художественности, эстетической рафинированности и даже эмоциональности. Киберев воспринял в равной степени и школу Ладовского, и школу Веснина. Последнюю — в транскрипции лучшего ученика Веснина, Ивана Леонидова. Конструктивистская закваска в профессиональной подготовке Вишнякова обнаруживала себя даже в те годы, когда о конструктивизме больше не вспоминали. В частности, это проявилось в одной из лучших его работ послевоенного времени, проекте восстановления Дворца железнодорожников в Курске. Там архитектор здания, задуманного в стиле советского монументального классицизма, совершенно неожиданно проговаривается о своей конструктивистской школе оформлением одного из фасадов.
Михаил Курбатов (стоит спиной) в фотомеханической лаборатории Вхутеина. 1930 (?). Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Михаил Курбатов (в центре) среди студентов-выпускников и преподавателей Полиграфического факультета Вхутеина. 1930. Архив Татьяны Некрасовой, Москва
Для мстерян, поступивших в институт в составе первого выпуска художественно-промышленного техникума, дипломным стал 1930 год — заключительный год существования Вхутеина. По всем линиям общественной жизни закрывались идеалистические проекты, вызванные революцией. Наступало время окончательной ревизии авангарда под флагом борьбы с формализмом и влиянием западных школ. На смену многообразию шло «стремление создать язык всеобщий, всем понятный, который оформлял бы, пусть в форме упрощенной, те требования, которые тогда предъявлялись к искусству»[1035].
Сергей Кибирев. Турбаза в горах. Аксонометрия. Мастерская Н. Ладовского, 3-й курс. 1928
Сергей Кибирев. Дачный поселок-коммуна. Макет. Мастерская Н. Ладовского, 3-й курс. 1928–1929
Ячейка времени русского авангарда схлопнулась, не позволив мстёрским коммунарам выявить себя как наследников его нисходящей линии. Но то, что такой потенциал был, показывает творческий путь учениц Михаила Модестова и Сергея Светлова — Ольги Богословской[1036] и Веры Гурковской[1037]. История их успеха тесно связана с мстёрскими «университетами». В Мстёре они освоили изобразительную технику, законы цветовых сочетаний, овладели способностью сочинить эффектную композицию, там у них появилось эстетическое чутье. Эти качества со временем обеспечили им место в великолепной отечественной когорте рисовальщиков текстильных орнаментов.
Сергей Кибирев (стоит со скрещенными руками) в группе студентов 2-го курса Архитектурного факультета Вхутеина с преподавателями Владимиром Кринским и Михаилом Коржевым (справа от Кибирева). 1927