Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов

Уже через несколько месяцев он окажется во Владимире в новой для себя роли организатора Свободных мастерских. Характерен сам вектор — в провинцию, к практической работе. Это станет ближайшей перспективой и для некоторых его товарищей. Подмастерья Малевича дружно разошлись во все стороны подобно апостолам мессии, ведомые энергией провозглашенной им «благой вести». Иван Кудряшов в Оренбурге дебютировал как педагог в местных художественных мастерских; Сергей Сенькин сотрудничал с мастерскими Екатеринбурга; Георгий Крутиков отправился в Воронеж; Тевель Шапиро и Иосиф Меерзон присоединились в петроградских ГСХУМ[514] к Владимиру Татлину. Малевич тоже не бездействовал: летом 1920 года вместе с Эль Лисицким осуществил свой drang nach Osten в рамках агитационного путешествия из Витебска в Оренбург, где помог Ивану Кудряшову создать филиал Уновиса[515]. Через несколько месяцев один из самых пассионарных последователей Малевича Сергей Сенькин предпринял новую попытку издания, пропагандирующего революционное искусство в трактовке Уновиса, — «Вестника исполкома московских Высших государственных мастерских»[516]. Из материалов «Вестника» видно, какую роль провинциальным мастерским отводил Малевич: «Коллективы СГХМ, разбросанные по стране, должны стать основой всемирной армии новых искусств», — писал он в статье, специально присланной для журнала из Витебска. А в публикации редактора, посвященной «текущему моменту», важность этого тезиса как бы подтверждается «мониторингом» ситуации на местах. Сенькин подчеркивает необходимость согласованной работы уполномоченных с Советами мастерских в качестве условия их успешности. Владимир, наряду с Витебском и Оренбургом, фигурирует в лаконичном анализе Сенькина как отрицательный пример, когда такое взаимодействие не было достигнуто…

Обструкция, учиненная Николаю Шешенину на июльском собрании коллегами и учениками, последовавшее вслед за тем постановление Правления владимирского Рабиса о снятии его с работы[517], не привели к увольнению уполномоченного: до октября 1920 года он оставался на своем месте[518]. Это превратилось в настоящий камень преткновения для дела, которое Шешенин призван был развивать.

26 августа подмастерья ВГСХМ провели собрание, на котором оценили положение мастерских как «крайне критическое»[519]. Исполком учащихся в составе Б. Неронского (председатель), С. Садовниковой, А. Сивковой уполномочил просить помощи у Всероссийского центрального исполнительного комитета учащихся при отделе ИЗО НКП (Вцикуча)[520].

Что касается Николая Шешенина, молодой художник, видимо, окончательно потерявшись в обстановке всеобщего скепсиса и неприязни, с трудом себя контролировал. В середине сентября у него случился конфликт с Сергеем Кировым, завершившийся чуть ли не рукопашной. Киров так описывал событие по горячим следам в своем обращении к коллективу ВГСХМ: «Товарищи учащиеся, поведение тов. Шешенина становится невозможным… Сегодня я, желая узнать функции тов. Шешенина по отношению к мастерским, спросил его: „Когда же, тов. Шешенин, кончатся все эти мучения, когда же вы возьметесь за дело мастерских?“ Он мне ответил, что „это не Ваше дело“. Я говорю: „Так скажите, пожалуйста, чье же это дело? Если это дело Ваше, то почему Вы не хотите ничего делать до сих пор?“ Тогда тов. Шешенин начинает кричать мне: „Вон отсюда!“ Я, конечно, сижу и продолжаю свой разговор на вышеозначенную тему. Вдруг тов. Шешенин срывается со стула и с видом разъяренного какого-то допотопного животного бросается на меня и со всей своей исполинской силой начинает меня убаюкивать из стороны в сторону. Ну, думаю, пришел мой последний конец, убьет, порисовать-то не даст. Но кое-как я освободился и начал говорить тов. Шешенину: „Это в художественных мастерских?! Вот как Вы думаете заставить ученика молчать, который идет за правое дело своей родной школы!..“ Но мало тряски, тов. Шешенин берет меня за горло… я вовремя вывернулся. Вырвавшись, я ухожу.

Товарищи учащиеся, это в нашей родной школе! В Свободных художественных мастерских! В храме Искусства и Науки! Неужели мы, красная молодежь советской России, позволим душить себя за горло какому-то деспоту в образе человека?! Неужели мы допустим, чтобы какой-то совершенно некультурный человек разрушил наше начатое святое дело?! Нет, товарищи, этого допустить нельзя. Прочь разгильдяйство, прочь тьму и неведение, окружившие нас! Да здравствует свет! Да здравствует самостоятельность и культура учащихся! Товарищи, прошу не оставить этот случай, передать его дальше, вплоть до самого Центра, чтобы знала наша верховная власть… каких уполномоченных присылает она нам… Постараемся убрать этого человека, мешающего нам приближаться к Заветной цели»[521].