Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов

Положение усугублялось довольно сложной схемой финансирования, в которой участвовали разные структуры Наркомпроса и владимирский Губпрофобр. При этом школе денег доставалось гораздо больше, чем мастерским, которые обеспечивались из тощего бюджета Губоно[666]. Достаточно сказать, что за десять месяцев 1922 года Мстёре выделили всего чуть больше четырех миллионов рублей; из этой суммы лишь двести сорок четыре тысячи предназначались на нужды мастерских[667]. В свое время Модоров умело расставлял акценты, обеспечивая различные направления деятельности коммуны. Теперь без признанного руководящего авторитета, в условиях бесконечных материальных трудностей среди коллег возникли разногласия.

Эмоциональный градус поднимал и местный Губпрофобр, где были явные недоброжелатели Мстёры, находившейся на особом положении. В марте 1923 года из Владимира на имя Л. П. Зверева пришло строгое письмо. В нем говорилось: «То ненормальное положение, в котором находятся Мстёрские художественные учебные заведения, создавшееся в связи с пожаром, должно быть, наконец изжито. Оно может быть изжито только при полном напряжении сил и работы людей, стоящих во главе этих учебных заведений, которым должно быть дорого процветание их»[668]. Губерния требовала «немедленно и обязательно организовать производственные работы в мастерских с тем, чтобы инвентарь, орудия производства и запасы сырья не лежали неиспользованными, а давали бы доход, необходимые средства для приведения в порядок зданий и оборудования и на другие нужды»[669]. Чиновники не верили в будущее Мстёры и фактически готовили почву для передачи имущества мастерских другому собственнику. Главным противником сохранения единства школы-коммуны и мастерских (техникума) был заведующий владимирского Губпрофобра И. В. Осьмов. Аргументируя свою позицию в письме к президиуму коллегии Наркомпроса от 9 июня 1923 года, он писал: «Мстёрский исполком и ячейка КП определенно высказываются за разделение, квалифицируя опытную семилетку и проектируемый техникум как „старую гимназию“»[670]. За несколько месяцев до этого Осьмов развил целую интригу, используя противоречия, возникшие среди преподавателей школы-коммуны и мастерских.

Линия разлома внутри педагогического коллектива легла между художниками и школьными работниками. В коллегиальных органах управления, определявших приоритеты коммуны, руководители мастерских оказались в меньшинстве. По мнению Л. П. Зверева и В. М. Модестова, сформулированному ими в объяснение ситуации, «вопросы слишком важные и существенные с точки зрения профессионального художника, рассмотренные сквозь призму общепедагогического взгляда, становятся пустячными и маловыраженными, что в корне подрывает возможность организации здоровой, не страдающей чувствительными перебоями профессиональной жизни мастерских в частности и техникума в общем»[671]. Пострадавшая более всего производственная база не только не получает необходимых ресурсов для восстановления своего потенциала, но и лишается того, что удается заработать через перераспределение средств на другие статьи общих расходов коммуны. «Это ведет к тому, что техникум лишен всякой возможности поставить производство на здоровую коммерческую почву, которая давала бы ему возможность развивать свой оборот и прогрессировать»[672]. Зверев и Модестов видели выход в обособлении мастерских от школы. Техникум должен управляться «специалистами-художниками», иметь свободу распоряжения финансами и результатами производственной деятельности.