Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов

Понятно, что переезд Виктора Пальмова из Москвы в отдаленный уезд Владимирской губернии, наверное, диктовался прозаическими житейскими обстоятельствами: безработица и пресловутый квартирный вопрос правили бал в столице, безнадежно портя москвичей и приезжих, претендовавших на их квадратные метры и рабочие места. Но если Мстёра и оказалась для него уделом до некоторой степени вынужденным, она тем не менее давала твердые идейные оправдания такому повороту судьбы. За месяц-другой перед появлением Пальмова в Мстёре словно для него писал Осип Брик на страницах первого номера журнала «ЛЕФ»: «Сидя у себя в мастерской, ничего не сделаешь… надо идти в реальную работу, нести свой организаторский дар туда, где он нужен»[727]. Еще раньше «пошли по производственным факультетам» Вхутемаса Любовь Попова, Варвара Степанова, Антон Лавинский, Виктор Веснин, Александр Родченко. Новый поворот в жизни Пальмова, вероятно, осмысливался им самим в русле этого общего движения.

Первую эмоциональную реакцию Виктора Пальмова по поводу увиденного в Мстёре мы можем с известной долей уверенности восстановить по тексту рецензии его единомышленника, лефовского критика Николая Тарабукина, на экспозицию Всероссийской художественно-промышленной выставки при Академии художественных наук, открывшуюся в Москве на исходе зимы 1923 года. Мстёрские мастерские приняли участие в ней десятками работ своих воспитанников. Рецензенту «достижения» показались выставкой «всего обреченного самой жизнью на вымирание», «панихидой», которую спели как «здравицу»[728].

«В расширенном охвате современного эстетического сознания, — писал критик, — художественная промышленность мыслится как высококвалифицированное индустриальное производство… все то, что отмечено высокой интеллектуальностью, изумительным мастерством развитой техники и уже вышло из темной орбиты интуиции…

Ручное мастерство, столь высокое в эпохи развития ремесленничества, неудержимо исчезает даже там, где к его возрождению принимают меры квалифицированные художники. <…>

Там, где работа еще продолжает течь в традиционных руслах (игрушка, вышивка), обнаруживается потеря чувства былой выразительности в формах. Там, где утверждаются новые принципы, формы (одежда), сказывается беспомощность техники. А там, куда пришел художник — типичный станковист, встают со всей обнаженностью гипертрофия формы и материала, отсутствие заботы и чутья связать их с практическим назначением вещи. <…>

Во всей атмосфере (выставки) сказывается тот глубокий провинциализм, которым характеризуется отдаленность умонастроения от запросов современности»[729].

На дворе стоял 1924 год, но художественное направление деятельности Мстёрской ОПС так же, как и в самом начале, было предоставлено творчеству ее педагогов. Главпрофобр не предлагал своих твердых планов, и перед отъездом из Москвы Пальмов условился об общей концепции преподавания с одним из его чиновников, «т. Барышниковым»[730]. Исходя из этой договоренности, «искусство рассматривается с точки зрения утилитарного его применения и имеет характер конструктивный; живопись носит лабораторно-прикладной, а не станковый характер, композиция получает практическое применение в составлении узоров для текстиля»[731]. Тезисы Пальмова призваны были разбить фундамент академизма, заложенный Федором Модоровым, Евгением Калачёвым и существенно укреплённый Константином Мазиным. Понятно, что учебный курс этих художников строился отнюдь не на отвлеченных идеях, а прежде всего на том, что они умели сами[732].

^{Рисунок Веры Мухиной по модели Надежды Ламановой «Кафтан из двух владимирских полотенец». Иллюстрация из альбома «Искусство в быту» (приложение к журналу «Красная нива»). 1925. Виртуальный музей Н. П. Ламановой NLamanova.ru}

В одном из редких документов, сохранивших прямую речь Виктора Пальмова мстёрского периода, он писал, какими представлялись ему перспективы деятельности: «Намеченный мною план работы был принят заведующим отделом художественного образования Главпрофобра. Основными задачами в предложенном мной учебном плане были намечены две: укрепление в сознании учащихся стремления к отысканию новых форм и содержания, отвечающих потребностям современного пролетарского общества, суммируемых лозунгом „Искусство в труд, науку и общественность“; создание прочной связи с кустарями художественного производства мстёрского района»[733].