Иво вдруг наклонился и изо всей силы вонзил кинжал в грудь Габриэля. Габриэль приподнялся, короткий стон вырвался из его груди; потом он безмолвно упал на спину.
Иво несколько минут стоял неподвижно, затем махнул рукой, вытер лезвие кинжала полой своего кафтана, вышел из палатки и, позвав людей, коротко приказал им:
− Уберите эту падаль и бросьте в реку!
− Иво, Иво, что ты сделал? – воскликнул Христоф, глядя на брата широко раскрытыми глазами.
− Отплатил изменнику по заслугам. Смерть его пусть останется тайной! – мрачно ответил Иво.
Христоф круто повернулся к брату спиной и ушел.
Люди сняли с рук и ног Габриэля цепи, подняли безжизненное тело и отнесли его на высокий берег реки. Внизу смутно блестела черная поверхность воды. Раздался всплеск... и волны сомкнулись над исчезнувшим телом.
– И кто велел ему спешить к названому брату! – с сожалением пробормотал Андрес – он тоже был в числе людей, тащивших тело. Остальные пожали плечами, еще с минуту поглядели вниз и отправились обратно в лагерь.
Их совесть была спокойна. Они исполнили свой долг.
10
Спустя несколько дней после описанного события Иво
Шенкенберг со своим отрядом подошел к Таллинну. Он не вошел с войском в город, а расположился лагерем под
Ласнамяги, на месте нынешнего Кадриорга. Из города толпами стекались люди, чтобы посмотреть на лагерь и накупить у воинов награбленного добра. Лагерь превратился в огромный базар, где продавалось все: скот, рабочие инструменты, домашняя утварь, платье, зерно и. . рабы, главным образом девушки; однако спрос на них был невелик – девушек и без того в городе набралось достаточно, их можно было добыть чуть ли не за корку хлеба.
Роскошный шатер Иво стоял отдельно, в дальнем конце лагеря, и вокруг него была расставлена стража, не подпускавшая близко никого из посторонних. На следующее утро после прибытия в Таллинн Иво и Агнес сидели в шатре за завтраком. Агнес поправилась, только левая рука ее была еще на перевязи. Но девушку не выпускали из шатра: прогулки, как объяснила старуха, могли бы на первых порах еще повредить слабому здоровью
Агнес. На ней уже было не мужское платье, а роскошная женская одежда и драгоценные украшения, которые Иво почти силой заставил ее принять в подарок.
Агнес не хотелось ни есть, ни пить; грустно сидела она напротив Иво и думала о Габриэле, который, по словам
Иво, злоупотребил дарованной ему свободой и... бежал.
Речь Иво была мягкой и учтивой, он не скупился на любезности, шутил и рассказывал о своих славных подвигах. С врагами быть дьяволом, с друзьями ангелом, с женщинами покорным рабом – таков был, как утверждал
Иво, его девиз, которым он руководился во всех своих поступках; следуя этому правилу, он побеждал врагов, приводил в восхищение друзей и покорил не одно женское сердце. Иво удивлялся и втайне досадовал, что его вдохновенные речи не находят у Агнес такого же отклика, что его пламенные взоры не вызывают блеска в потускневших от слез глазах девушки; хуже того, он с болью должен был признаться себе, что в глазах Агнес, если она случайно встречалась с ним взглядом, отражался тайный страх, недоверие и даже отвращение. Едкой горечью наполнялось сердце Иво, когда Агнес в сотый раз заводила речь о том, что занимало ее мысли.
− В какую сторону мог бежать Габриэль? – спрашивала она, как бы разговаривая сама с собой.
− Куда же, как не к русским, ведь от них он и явился, –
сухо отвечал Иво.
− Но у него было дело в Таллинне.
− Какое дело?
− Он ведь разыскивает отца.
− И вы верите болтовне этого плута? – презрительно смеясь, отвечал Иво. – Его отец был русский бродячий торговец, его двадцать лет тому назад повесили в Таллинне за кражу.
Опять этот недоверчивый, выражающий отвращение взгляд! Иво слегка тряхнул головой и продолжал уже в менее хвастливом тоне:
– В сторону Таллинна он бежать не мог – он знает, что его там ждет: расплата за предательство, страшная, мучительная смерть. Я верю, что он раньше стремился в
Таллинн. У русских, несомненно, есть намерение напасть на Таллинн, и они выслали этого человека вперед как лазутчика; Габриэль прямо-таки создан для этого – он знает город с детства, владеет всеми языками и вообще хитер как лиса. То, что он по дороге попал нам в руки, было, вероятно, большим счастьем для нашей родины: это показывает, что какая-то высшая сила охраняет древний
Таллинн. Жаль, что я поддался на его плаксивые просьбы; теперь он на свободе и может нам еще немало насолить.
Но сейчас, по крайней мере, нечего опасаться, что он когда-либо осмелится появиться в Таллинне. Есть одна причина, которая заставляет меня даже радоваться его бегству: этот негодяй, к сожалению, мой названый брат.
Мой отец до сих пор проклинает тот день, когда из милости принял в свой дом сына коробейника, но что поделаешь? Он вырос вместе со мной, и мне было бы больно увидеть его на виселице, изуродованного пытками. Кроме вас, фрейлейн Агнес, я никому не решаюсь признаться в этой душевной слабости, а то подумают, что я намеренно дал ему возможность бежать.