− Я верю, что вы, высокочтимая фрейлейн, этому верите; но, к сожалению, мой долг перед родиной повелевает мне быть недоверчивым, – ответил Иво улыбаясь.
− Вы оскорбите меня и моего отца, если тронете этого человека, – воскликнула Агнес, вспылив. – Рыцарь Мённикхузен могущественен, и он дорожит им.
− Я не боюсь угроз, – холодно ответил Иво.
− Простите, я не угрожаю, я прошу, – пролепетала Агнес; в лице ее опять не осталось ни кровинки.
− Не унижайте себя, фрейлейн фон Мённикхузен, –
вмешался Габриэль, хмуря брови.
− Вы сами видите, уважаемая фрейлейн, как упрям этот человек, – сказал Иво, пожимая плечами. – Даю вам честное слово, фрейлейн фон Мённикхузен, что я не жажду его крови. Я не трону и волоска на его голове, если он сам не выведет из терпения меня или моих людей. На нем лежит тяжкое подозрение, и он должен оправдаться перед судом в Таллинне.
– Я не боюсь суда, но связать себя не позволю, –
твердо сказал Габриэль.
Агнес с отчаянием вглядывалась в лицо Иво; на его упрямом лбу было написано, что уступок здесь ждать бесполезно.
− Габриэль, одно слово! – тихо попросила Агнес.
Габриэль наклонился к ней.
− Помни: твоя смерть – это моя смерть, – прошептала ему на ухо Агнес. – Смирись ради меня!
− Ты этого желаешь? – печально шепнул Габриэль в ответ.
Потом он выпрямился, бросил свой меч к ногам Иво и глухо произнес:
– Теперь делай со мной что хочешь!
В одну минуту руки его были связаны за спиной. Еще раз с грустной улыбкой склонил он голову перед Агнес, и люди потащили его вон из шатра. Агнес бессильно опустилась на постель...
С этого дня жизнь в лагере несколько изменилась. Если до сих пор Иво Шенкенберг спешил возвратиться в Таллинн, то теперь он действовал так, будто хотел навсегда остаться на берегу реки Ягала. Он строго запретил шуметь около его шатра и никого туда не впускал, кроме опытной женщины, которая в лагере исполняла обязанности врача и слыла чуть ли не колдуньей. Эта старуха днем и ночью сидела у постели девушки, и благодаря ее заботам и лечению рана Агнес вскоре зажила. Часто, когда больная засыпала, Иво навещал ее. Подолгу смотрел он на лицо
Агнес, перешептывался со старухой о том, о другом и удалялся на цыпочках, как только больная начинала проявлять признаки беспокойства. Когда Агнес не спала, старуха заводила с ней разговор и всегда умела ловко свести речь на Иво, превознося его до небес и всячески восхваляя; но если Агнес спрашивала о Габриэле, старуха не находила достаточно слов, чтобы заклеймить этого «предателя родины и шпиона». Агнес вскоре заметила, что и похвалы, и порицания старуха высказывала по заранее обдуманному плану. Поэтому у больной чувство благодарности к сиделке охладело удивительно быстро. Агнес стала суровой и недоверчивой. Она радовалась, слыша, что Габриэль цел и невредим, а все другие речи пропускала мимо ушей.
Спустя десять дней после того, как Агнес была ранена, старуха сообщила Иво, что больная поправилась и хочет встать. Иво приказал старухе подождать во дворе и направился к больной один. Агнес сидела на постели.
– Что делает мой бедный спутник? – был первый ее вопрос.
Иво чуть заметно нахмурился.
− Вы принимаете такое большое участие в этом человеке? – спросил он глухим голосом, жадно глядя на бледное лицо девушки и ее глубоко впавшие глаза, которые в полумраке шатра казались почти черными.
− Он спас меня от смерти и плена, – ответила Агнес тихо, – как же я могу оставаться безучастной к его судьбе?
− Ему было легко освободить вас из рук русских потому, что он сам привел их в Куйметса.
− Это ложь! – с жаром воскликнула Агнес.
Иво пожал плечами.
− Это покажет допрос на суде в Таллинне.
− Невинного никакой суд не может осудить.
− Кто знает?
− Подождите еще, Иво Шенкенберг! – попросила Агнес. – Не предавайте его суду, пока не явятся подлинные свидетели. Только мой отец может по-настоящему засвидетельствовать, виновен Габриэль или невиновен. Мой отец никогда не допустит, чтобы учинили беззаконие над человеком, спасшим от смерти его единственную дочь.
− Свидетели из Куйметса, разумеется, нужны, и было бы весьма желательно, чтобы рыцарь фон Мённикхузен сам выступил свидетелем против предателя, – мягко сказал Иво. – Но тогда, уважаемая фрейлейн, нам, к сожалению, пришлось бы до конца суда держать вас в плену.
− Почему? – с испугом спросила Агнес.
− Ваши глаза могли бы всякого свидетеля направить по ложному пути, фрейлейн фон Мённикхузен.
− Как так?
– Какой же мужчина мог бы сказать «да», если вы говорите «нет»? Неужели вы так мало сознаете свою силу,
прекрасная чародейка? Я увидел вас впервые несколько дней назад и за это короткое время стал другим человеком. До сих пор я считал своего дорогого названого брата злым, хитрым, лживым человеком, а теперь, глядя вам в глаза, я почти готов верить, что он чище ангелов.
Лесть Иво произвела странное впечатление на Агнес; у нее было такое чувство, будто ее слуха коснулось шипение ядовитой змеи. Холодная дрожь пробежала по телу девушки, а в сердце тайный голос прошептал: будь настороже!