Теперь Олтмэн наконец ясно понимал истинный смысл новой веры. Ее последователи считали, что Обелиск имеет божественную природу, что он послан самим Господом на благо всему человечеству. «Мы должны в него верить, должны преклониться перед его волей, и тогда он исцелит нас. Он нас объединит, сделает свободными и совершенными». В нелегкое время всеобщей неуверенности и тревоги из-за таинственного артефакта эта причудливая мешанина из христианства и язычества давала людям опору. Олтмэн сообразил, что уже скоро возникнет новая проблема – когда все люди на судне разобьются на два враждующих лагеря, на верующих и неверующих. Как это уже произошло у них с Адой.
Поначалу люди Маркоффа игнорировали религиозные собрания, но со временем, когда они стали многочисленнее и оживленнее, охрана стала их разгонять – очевидно, по приказу сверху. Но эффект оказался прямо противоположным – встречи только участились. Для большинства запрет на проведение собраний являлся признаком того, что военные пытаются от них что-то скрыть.
Между тем подготовка к подъему Обелиска продолжалась. На плавучей базе по-прежнему царило возбуждение, но только теперь одни страстно желали ускорить события, других же терзали мрачные предчувствия. Олтмэн еще дважды совершал погружения в батискафе с целью проверить работу механизмов, присоединявших тросы к сети, которая теперь надежно окутывала артефакт. Оба раза он опускался на дно океана в одиночестве, и оба раза, находясь вблизи Обелиска, видел мать Ады. Она повторила то, что уже говорила прежде, но понятнее от этого смысл ее речей не стал.
– Где именно мы должны оставить Обелиск? – спросил Олтмэн.
– Пока Обелиск подчиняется здешним законам тяготения, он находится там, где должен находиться.
«Интересно, что означает эта чертовщина?» – подумал Олтмэн, а вслух спросил:
– Что будет с нами?
– Вы не должны изучать его, иначе станете жертвами Слияния, – заявила мать Ады. – Впрочем, возможно, уже поздно.
– Что будет значить для нас это Слияние?
– Вы наконец начнете все с самого начала.
– Да что это значит-то?
– Вы потеряете себя и превратитесь в одно целое.
Вернулся на базу он еще более сбитым с толку, чем прежде. В голову закралась мысль: что, если адепты новой религии правы? Что, если Обелиск имеет божественную природу? А может быть, это маячок, предназначенный указывать дорогу представителям инопланетной цивилизации, предвестник нашей гибели?
Но нет, он не из тех людей, кто легко принимает все на веру. Олтмэн не мог сказать, верит ли он в Бога, но он однозначно не являлся сторонником какой бы то ни было организованной религии.
Как-то поздно вечером, когда Олтмэн собирался ложиться спать, в дверь каюты постучали. Ада отсутствовала – возможно, просто скрывалась от него.
Он подошел к двери:
– Кто там?
– Филд. Впусти меня.
Филд? С какой стати он вдруг захотел увидеться? С тех пор как оба оказались на борту плавучей базы, они не очень-то ладили между собой.
Открыв дверь, Олтмэн обнаружил, что Филд явился не один, а с доброй дюжиной людей.
Он с недоумением воззрился на пришедших:
– Что все это значит?
– Нам нужно с тобой поговорить, – объяснил Филд. – Пожалуйста, разреши войти.
Поскольку ничего другого придумать Олтмэн не мог, он впустил их. Люди поочередно с серьезным видом прошли в каюту и почти заполнили ее. Одни сели на кровать, другие остались на ногах.
– Мы пришли просить, чтобы ты нас возглавил, – заявил Филд.
– Возглавить вас? Но в чем?
– Вы видели, – сказал один из пришедших.
Олтмэн не разглядел кто.
– Что видел?
– Обелиск, – ответил Филд. – Ты провел возле Него больше времени, чем кто-либо еще. Мы знаем, что произошло в батискафе. Он убивал других, но тебя всегда оставлял в живых. Мы знаем: Он разговаривал с тобой. Ты – избранный.
– Откуда вам известно, что происходило в батискафе? – поинтересовался Олтмэн.
– У нас есть братья не только среди обычного люда, но и много из числа приближенных к Маркоффу. Ты понимаешь больше, чем кто-либо другой. Ты должен стать нашим вожаком. Ты – наш пророк. Такова воля Обелиска.
– Так, давайте-ка уточним, – сказал Олтмэн. – Вы хотите, чтобы я возглавил вас как пророк вашей религии?
Одобрительный гул пронесся по толпе верующих. Олтмэну показалось, что время едва ли не остановилось, секунды тянулись мучительно. Он попятился и уперся спиной в стену.
– Это вас Ада надоумила?
– Пожалуйста, – взмолился Филд, – скажи нам, что делать!
– Ничем не могу помочь, – отрезал Олтмэн.
Разочарованный стон был ему ответом.
– Или мы недостойны? – не унимался Филд. – Что нам сделать, чтобы стать достойными?
– Знаешь, Филд, ты мне больше нравился, когда сидел по восемь часов в день за своим столом. Да и тогда, признаюсь, я был от тебя не в восторге.
– Ты поведешь нас, – сказал Филд. – Ты не можешь нас оставить.
– Слушай, я не верю в это ваше дерьмо.
Две дюжины изумленных глаз уставились на Олтмэна. Когда он снова посмотрел на Филда, на лице коллеги появилось хитрое выражение.
– Он нас испытывает, – провозгласил тот. – Да, это проверка.
– Я вас не испытываю, – холодно произнес Олтмэн.
Филд улыбнулся: