Мудрая кровь

– Тогда мне вон того пирога, пожалуйста, – попросил Енох, указывая на половинку розового с желтым лакомства на стеклянной подставке. – Мне вроде надо сделать что-то. И значит, пора идти. Отнесите мой заказ вон туда.

Он указал в угол, где читал газету другой посетитель. Переместившись со своего табурета поближе к мужчине, Енох стал читать, что написано на внешних страницах.

Посетитель опустил газету и взглянул на Еноха – тот улыбнулся, и посетитель вновь погрузился в чтение.

– Не могли бы вы одолжить мне страницы, которые не читаете? – попросил Енох.

Мужчина, опустив газету, опять уставился на Еноха мутными немигающими глазами. Потом не спеша пролистал выпуск, вытащил и отдал Еноху страницы с комиксами. Любимая часть Еноха! Он каждый вечер зачитывался ею, словно исполнял некую обязанность. Проглядывая комиксы и поедая пирог – официантка запустила десерт в сторону Еноха по стойке, – он чувствовал, как переполняется добротой, отвагой и силой.

Просмотрев и прочитав комиксы, он перешел к афише кинофильмов. Глазами Енох пробежался по трем колонкам не останавливаясь и наткнулся на афишу Гонги, гиганта и царя джунглей; в ней перечислялись кинотеатры, перед которыми в указанное время появится горилла. Через полчаса она должна была предстать перед публикой возле «Виктории» на Пятьдесят седьмой улице – последний раз в Толкингеме.

Если бы кто-нибудь в этот момент посмотрел на Еноха, он заметил бы, как переменился тот в лице. Оно по-прежнему светилось вдохновением, почерпнутым из чтения комикса, однако к нему примешалось еще кое-что: выражение пробудившегося человека.

В этот момент официантка обернулась посмотреть, не ушел ли Енох.

– Что это с тобой? – спросила она. – Семена проглотил?

– Я знаю, чего хочу, – пробормотал Енох.

– Ну так и я тоже, – мрачно ответила официантка.

Подобрав трость, Енох выложил на стойку мелочь.

– Мне пора.

– Не давай мне тебя задерживать.

– Вы меня, может, больше и не увидите. Таким, какой я есть сейчас.

– Все одно – лишь бы тебя не видеть вовсе.

Енох ушел.

Вечер выдался приятный; камни мостовой влажно поблескивали, в запотевших витринах лавок стояла ярко подсвеченная дребедень. Свернув на боковую улочку, Енох быстрым шагом пошел по темным проходам города, остановившись раз или два – стрельнуть по сторонам глазами и побежать дальше. «Виктория» был маленьким семейным кинотеатром, стоящим неподалеку. Енох нырнул в переплетение темных переулков и задних улочек и по ним выбрался в деловую часть города, окружающую кинотеатр. На подходе к нему Енох замедлил шаг. Кинотеатр сверкал огнями примерно в квартале впереди, на другой стороне улицы. Енох не стал переходить дорогу, он пошел дальше, не отрывая косого взгляда от яркой точки. Напротив здания Енох остановился и спрятался в нише для лестницы, делящей дом надвое.

Грузовик, на котором привезли гориллу, стоял припаркованный через дорогу. Сам зверь уже был под козырьком кинотеатра – пожимал руку пожилой даме. Дама отошла в сторону, и на ее место встал господин в рубашке поло – он энергично, будто спортсмен какой, пожал лапу горилле. После него к обезьяне подошел мальчик лет трех, в высокой ковбойской шляпе – мальчик из-под нее практически ничего не видел, и пришлось следующему в очереди подтолкнуть его.

Какое-то время Енох с перекошенным от зависти лицом наблюдал за процессом рукопожатий. Вслед за мальцом к обезьяне приблизилась дама в шортах, а с ней – старичок. Пытаясь привлечь к себе внимание, он вместо того, чтобы шагать чинно, с достоинством, приплясывал на ходу. Енох бесшумно пересек улицу и проскользнул внутрь фургона.

Рукопожатия продолжались почти до самого начала сеанса, и после гориллу отвели назад в кузов машины. Водитель и ведущий забрались в кабину, и грузовик, зарычав, тронулся с места. Он быстро пересек город и понесся прочь по шоссе.

На ходу машина издавала глухие звуки, но производила их отнюдь не горилла – то гудел мотор и терлись об асфальт шины. Ночь была светла и тиха, ничто не тревожило ее покоя, кроме редких жалоб совы да отдаленного стука колес товарного поезда. У перекрестка шоссе и рельсов грузовик притормозил, и уже когда он стал переезжать железную дорогу, через заднюю дверь, едва не упав, выскользнула фигура. Оказавшись на земле, она, хромая, поспешила в сторону леса.

Под сенью сосновой чащи фигура остановилась и, отложив в сторону остроконечную палку и объемный бесформенный предмет, принялась раздеваться. Предметы одежды она складывала в аккуратную стопку и, наконец оставшись совсем голой, начала копать заостренной палкой яму.

Время от времени темнота сосновой чащи нарушалась бледными лучами лунного света. И когда он падал на фигуру, то становилось видно, что это Енох. Его привычную внешность портили кровоточащая ссадина в уголке рта и фингал под глазом. Благодаря синяку лицо Еноха приняло иступленный, сосредоточенный вид. Однако не стоило обманываться видом ран и увечий, поскольку сам Енох пылал и светился от чистейшего счастья.