Мудрая кровь

На высокой скорости Хейз направился в сторону шоссе и, проехав несколько миль, понял, что вперед не продвинулся. Мимо пролетали лачуги и заправочные станции, стоянки и знаки с числом 666, заброшенные сараи с полуоторванными рекламными плакатами и надпись «Иисус умер за ТЕБЯ», которую Хейз заметил, но намеренно не прочел. Крепло чувство, будто дорога скользит под ним не назад, а вперед. Хейз прекрасно видел: от сельской местности ничего не осталось, однако дивился, не замечая впереди другого города.

Проехав пять миль, Хейз услышал позади сирену – черный патрульный автомобиль поравнялся с «эссексом», и полицейский жестом приказал Хейзу свернуть на обочину. Патрульный имел румяное и приятное на вид лицо, глаза у него были цвета чистого свежего льда.

– Я не превысил скорости, – сказал Хейз.

– Нет, не превысили, – ответил коп.

– И ехал по своей полосе.

– Да, по своей, вы правы.

– Тогда чего вы хотите?

– Лицо мне ваше не нравится. Покажите права.

– А мне не нравится ваше лицо, и прав у меня нет.

– Что ж, – произнес коп приятным голосом, – вряд ли они вам нужны.

– Даже если нужны, у меня их все равно нет.

– Послушайте, – сменил тон патрульный, – не отведете ли свое авто на вершину вон того холма? Хочу показать один вид – милейший вид из всех, что есть.

Пожав плечами, Хейз направил машину в указанном направлении. Если патрульный хочет драки – что ж, он ее получит. Хейз въехал на вершину холма; патрульный – за ним.

– Теперь развернитесь в сторону насыпи, – велел коп. – Так лучше будет видно.

Хейз послушно развернулся.

– Может, вам лучше выйти из салона? – предложил коп. – Так будет видно еще лучше.

Выйдя из машины, Хейз взглянул на склон: насыпь круто уползала вниз футов на тридцать; чистая размытая глина красного цвета, переходящая в частично сожженное пастбище, на котором у лужи валялась худющая корова. А дальше, на среднем расстоянии, стояла однокомнатная хижина, и на крыше ее – горбящийся гриф.

Патрульный зашел за «эссекс» и столкнул машину с насыпи. Корова резко вскочила и побежала в сторону леса; гриф снялся с места и полетел к дереву на самом краю опушки. Автомобиль приземлился на крышу; оставшиеся на месте три колеса бешено вращались; мотор вылетел из-под капота и покатился по земле; брызнули в стороны прочие детали.

– Тем, у кого нет авто, и права не нужны, – сказал коп, отряхивая руки о штанины.

Некоторое время Хейз молча взирал на картину у подножия холма. У него на лице словно отразилось все: и опушка, и то, что простиралось за ней, – насколько хватало глаз, до самого серого неба, слой за слоем переходящего в космическую пустоту.

Колени подогнулись, и Хейз присел, свесив ноги через край насыпи.

Встав над ним, патрульный предложил:

– Могу ли я подбросить вас до места назначения?

Минуту спустя коп подошел ближе.

– Куда вы ехали?

Уперев руки в колени, он наклонился и возбужденно задал другой вопрос:

– Вы вообще ехали куда-нибудь?

– Нет, – ответил наконец Хейз.

Присев на корточки, коп положил ему руку на плечо.

– Так вы никуда не собирались?

Хейз покачал головой. Выражение его лица не изменилось; Хейз не обернулся к патрульному. Он как будто полностью ушел в созерцание вида.

Поднявшись, патрульный отошел к машине. Встав у двери, посмотрел на затылок Хейза под шляпой.

– Ну что ж, еще встретимся, – сказал коп, сел в машину и уехал.

Посидев еще, Хейз поднялся на ноги и отправился обратно в город. Через три часа он оказался в его пределах и там зашел в ближайший хозяйственный магазин. Купил ведро, пакет негашеной извести и с покупками отправился на съемную комнату. У самого дома остановился, вскрыл мешок и высыпал известь в ведро. Потом из колонки у крыльца залил ее водой и стал подниматься по лестнице. На крыльце, покачивая на руках кота, сидела домовладелица. Заметив Хейза с ведром, она спросила:

– На что вам это, мистер Моутс?

– Хочу ослепить себя, – ответил Хейз и вошел в дом.

Домовладелица просидела в прежнем положении еще некоторое время. В одном слове она видела зла не больше, нежели в другом. Все слова она принимала по номинальной стоимости, а номинальная стоимость у них была одинакова. И все же, случись ей захиреть настолько, что захотелось бы себя ослепить, она скорее свела бы счеты с жизнью. Странно, почему другие не поступают так же? Можно ведь сунуть голову в духовку или наглотаться таблеток снотворного – так выйдет умереть без боли. Возможно, мистер Моутс считает себя слишком уродливым – иначе зачем хотеть себя ослепить? Женщина вроде нее, домовладелицы, с таким ясным зрением, не стерпела бы слепоты. Скорей умерла бы.