Мудрая кровь

Внезапно до нее дошло: умерев, она так и так ослепнет. Устремив перед собой напряженный взгляд, домовладелица впервые задумалась о вечном: вспомнила фразу «вечная смерть», частенько произносимую проповедниками, и тут же изгнала ее из мыслей. (При этом в лице она переменилась не более, чем кот – в мордочке.) Домовладелица не была религиозной, но и грешницей себя не считала – за что постоянно благодарила свои счастливые звезды. Однако человеку, наделенному религиозной жилкой, она доверяла бы полностью – и мистер Моутс ею как раз обладал. Иначе не стал бы проповедником. Он ослепит себя известью, и домовладелица нисколько в этом не сомневалась. Ведь все ему подобные – по правде-то говоря – немного не в себе. По какой такой причине может человек самому себе разонравиться?

Этого домовладелица уразуметь не могла.

Глава 14

Хотя думать о том не перестала, поскольку, ослепив себя, мистер Моутс так и остался жить у нее. И каждый раз, встречая его, домовладелица задавалась тем же вопросом. Сначала она попросила мистера Моутса съехать, поскольку он не носил темных очков и ей не нравилось смотреть на месиво, в которое он превратил свои глаза. По крайней мере домовладелица так считала. Если не удавалось занять мозг какой-нибудь мыслью, то, стоя рядом с мистером Моутсом, она неизменно приглядывалась к его глазницам – словно ища в них то, чего прежде не видела. Раздраженная, домовладелица считала, будто мистер Моутс неким тайным образом ее дурит. Добрую часть дня он просиживал на крыльце, однако сидеть рядом с ним было все равно что находиться подле себя самой. Мистер Моутс не раскрывал рта – если только ему не хотелось поговорить.

Задашь ему вопрос утром, а ответ получишь после полудня – если получишь вообще. Мистер Моутс предложил плату сверх условленной – лишь бы сохранить за собой комнату, потому что запомнил дорогу до нее. Домовладелица согласилась не отбирать комнату, хотя бы до тех пор, пока не выяснит, как именно ее дурят.

Каждый месяц Хейз получал деньги от государства – за увечья, причиненные войной его внутренностям, и потому не ходил на работу. Хозяйку платежеспособность людей всегда впечатляла. Видя, что к кому-то плывут деньги, она следовала к началу потока, и вскоре тот сливался с ее собственным источником дохода. Она считала, будто налоги, которые она ежемесячно платит в казну, расходятся по карманам недостойных по всему миру; будто правительство отсылает их за границу – черномазым и всяким арабам – и выдает здесь, на родной земле, слепым и прочим глупцам, только и могущим расписаться в карточке получения. И, возвращая себе любое количество денег, она чувствовала, как торжествует справедливость. Справедливость домовладелица видела во всем, помогающем заполучить обратно любые ценности – деньги или что-нибудь иное. Словно некогда ей принадлежала вся Земля и хозяйка лишилась владений. Домовладелица просто не могла смотреть на какую-либо вещь, не испытывая при этом желания заиметь ее. И больше всего на свете ее раздражало чувство, словно где-то под боком спрятано нечто ценное и при том невидимое.

Домовладелице казалось, будто слепец что-то видит. На лице у него ярко читалась напористость, словно проповедник стремится к чему-то, видимому лишь издалека. Даже когда он смирно сидел в кресле, лицо его выдавало устремленность вперед. Впрочем, проповедник был слеп – домовладелица вскоре убедилась в этом, когда мистер Моутс снял с глаз временную повязку. Она долго и внимательно смотрела в его глазницы, прежде чем уверилась: мистер Моутс сотворил с собой обещанное. Прочие квартиросъемщики первое время, встречая слепца в коридорах, на цыпочках медленно проходили мимо и подолгу смотрели ему в глазницы. Впрочем, сейчас они уже не обращали на мистера Моутса никакого внимания; некоторые из новеньких жильцов знать не знали, что мистер Моутс сам себя ослепил. Весть о самоослеплении мистера Моутса разнесла по дому дочь Хоукса – едва он лишил себя зрения, девушка побежала, вопя, по всем комнатам. Жильцы не мешкая явились посмотреть. Если есть на свете гарпии, думала домовладелица, то девка Хоукса – одна из них.

Подокучав мистеру Моутсу несколько дней, она удалилась; сказала, дескать, не рассчитывала на честного перед Христом слепца, дескать, соскучилась по папочке, бросившему ее и уплывшему на судне для перевозки бананов. Домовладелица надеялась, что «папочка» – на дне соленого моря. Он задолжал хозяйке за месяц. Через две недели, однако, девка вернулась – снова докучать мистеру Моутсу. Нрав у нее был как у осы: целыми днями она кричала на мистера Моутса, но тот и не думал отвечать.