Мунфлит

– Ну, джентльмены, похоже, здесь кроется что-то личное, однако вдаваться в это я не намерен. Около двух сотен фунтов для герцогства лишь блошиный укус, и, если вы, сэр, – посмотрел он на Мэскью, – позже перерешите и надумаете отказаться от сделки, я со своей стороны никаких препятствий чинить вам не стану. В любом случае у вас будет достаточно времени на раздумья, пока я пришлю вам из Лондона документы по закреплению сделки.

Я немедленно разгадал хитрость бейлифа. Намекнув на возможность отсрочки, он пытался спасти Элзевира. Документы-то клерк уже подготовил. В них оставалось внести лишь имя нового арендатора, стоимость аренды да скрепить договор подписью и печатью. Но…

– Нет, – сказал Мэскью. – Бизнес есть бизнес, мистер Бейлиф. И почта ненадежна в наших местах, которые так далеко от столицы. Так что буду признателен, если вы прямо сейчас составите договор, а в День майского дерева введете меня во владение.

– Ну если желаете, то извольте, – раздраженно проговорил бейлиф. – Только прошу меня не винить потом. Я совершенно не вынуждаю вас идти на столь обременительную сделку. Герцогство, которому я служу, не кровопийца. Мистер Скраттон, внесите цифры, и в путь.

Мистер Клерк, чья фамилия и была мистер Скраттон, поскрипел немного своим пером по куску пергамента, внося стоимость аренды, затем мистер Мэскью нацарапал на нем свое имя, а мистер Бейлиф – свое, после чего мистер Клерк опять заскрипел, написав заверение, что подпись мистера Бейлифа подлинна. Следом мистер Бейлиф извлек на свет футляр из шагреневой кожи, где у него лежали сургуч и походная печать герцогства.

Лучшая зимняя свеча моей тети по-прежнему горела, забытая всеми, при свете ясного дня. Мистер Бейлиф поднес к ее пламени воск, подождал пока он не начал плавиться и капля его потекла по свече, прочертив вдоль нее борозду, а затем быстро прижал его к документу и придавил сверху печатью герцогства.

– Подписано, скреплено печатью и вручено, – объявил клерк, сворачивая пергамент и протягивая его Мэскью.

Мэскью взял его и засунул в вырез жилета. Туда же, где у него прятался пистолет, серебряную рукоять которого мне удалось разглядеть чуть раньше.

Почтовая карета, уже запряженная, стояла перед дверью. Лошади перебирали на месте копытами по булыжной мостовой, и сбруя на них позвякивала. Мистер Клерк вынес наружу свои бумаги, но бейлиф еще на миг задержался в зале и, накидывая на плечи дорожный плащ, сказал Элзевиру:

– Не принимай близко к сердцу, дружище. Получишь «Русалку» за двадцать фунтов год. Прибыли она принесет тебе в десять раз больше, чем это убогое место, и сможешь отправить своего сына в Брайсонскую школу, из которой он выйдет образованным человеком. Парень-то он у тебя упорный и храбрый. – С этими словами он тронул меня за плечо и, уже двинувшись к двери, одарил меня благосклонным взглядом.

– Очень вам благодарен, почтенный, за доброту, – ответил ему Элзевир. – Но, покинув это вот место, я больше не собираюсь связываться ни с одной таверной.

Бейлиф, похоже, обиделся на такое пренебрежение его щедростью и, покидая комнату, презрительно фыркнул:

– Ну тогда желаю хорошего дня.

Мэскью скользнул на улицу первым, а когда вслед за ним по ступеням крыльца спустился рослый представительный бейлиф, носы детей, наконец, отлипли от оконного стекла. Группка зевак еще постояла, следя за отъездом кареты, но вскоре растаяла, и не успел еще стихнуть вдали стук копыт, как по деревне разнесся слух, что Мэскью лишил Элзевира таверны.

Элзевир еще долго после того, как посетители наши убыли, молча сидел за столом, зажав меж ладоней голову. Я тоже сидел, не произнося ни слова. Во-первых, от сожаления, что мы скоро станем бездомными, а во-вторых, стремясь таким образом показать Элзевиру, насколько сочувствую его бедам. Но юность не в состоянии предаваться горю столь же долго, как старшие, и по прошествии некоторого времени молчание начало на меня давить.

Уже смеркалось, и свеча, так лихо державшаяся, пока длился аукцион и шло подписание договора, теперь почти догорела. Вскорости пламя ее затрепыхалось, запрыгало, стало мигать, то затухая, то вновь разгораясь, затем фитиль пошатнулся, и она погасла, оставив нас в окружении серой мглы, какая стоит обычно промозглыми мартовскими вечерами. Мне казалось, клубы ее наползают на нас из углов зала. Терпеть это было невыносимо. Я принялся разводить огонь в очаге до тех пор, пока он не разгорелся до такой степени, что отсветы его заплясали по оловянным кружкам и фарфору, стоявшим на кухонном шкафу.

– Ну, мистер Блок, до Дня майского дерева у нас еще есть достаточно времени, успеем придумать, как нам жить дальше, – решил ободрить я Элзевира. – Давайте-ка выпьем по чашечке чая, а потом сразимся в трик-трак.