Мунфлит

– Сердце у тебя, парень, доброе и отзывчивое, – начал он, когда я умолк. – Это-то мне в тебе и нравится. И коли при том главном месте, которое в нем занимаю я, там чуток еще остается даже для наших врагов, роптать не стану. Я бы и просьбу твою исполнил, и пусть бы душа твоя успокоилась. Когда его только поймали, мне в ярости представлялось пустяшным делом убрать его злую жизнь. Но утренний воздух теперь остудил мою голову, и против убийства этого связанного по рукам и ногам трусливого пса душа восстает. Если бы только меня касалось, оставил бы его жить, и пусть час мучений здесь служил бы ему уроком до самой могилы. Лучшее было бы для меня решение, убей он хоть двадцать моих сынов. Трусы, как он, так боятся смерти, что за один час угрозы сотни раз умирают. Только вот нету такого выхода у меня из сложившейся ситуации, когда на одной чаше весов его жизнь, а на другой – всей нашей команды. И твоя, между прочим. Люди оставили его мне, потому что я обещал им о нем позаботиться. Обмануть их доверие? Отпустить его? Не могу. Он ведь тогда всех повесит.

Я тем не менее снова принялся всеми силами его уговаривать, хватая за руки и приводя любой приходивший мне на ум довод в пользу того, что Мэскью должен остаться жив. Элзевир, похоже, боясь смягчиться, меня оттолкнул. Ему ведь и самому претила столь крайняя мера, но он относился к натурам, которые не отказываются от взятых на себя обязательств, а значит, намерен был довести задуманное до конца.

Мы вместе вышли из кустов на травяную площадку. Мэскью сидел в прежней позе, вытянув связанные ноги и прислонясь спиной к камню. Каким-то образом ему удалось за наше отсутствие вынуть из кармана часы, они лежали возле него циферблатом вверх, и от ушка их тянулась к жилету черная шелковая лента. Проходя мимо, я глянул на стрелки. Пять утра. Восход уже подбирался вплотную. И хотя нас от него закрывал утес, мы могли видеть, как в западной стороне, на полуострове Портленд, стекла домов все ярче окрашиваются медью и розовым золотом.

Пламя свечи подкрадывалось к булавке. Она чуть опустилась. Совсем ненамного, однако я, уже наблюдавший ту же картину месяц назад, мог с уверенностью определить, что она вот-вот выпадет. Мэскью, тоже это поняв, вновь разразился просьбами о пощаде, и не могу передать, в какое смятение меня повергли его отчаянные слова. Он извивался всем телом, словно пытаясь сбросить веревку со связанных за спиной рук и воздеть их в последней надежде на помилование. Он предлагал нам деньги в обмен на жизнь. Пять тысяч фунтов. Десять тысяч фунтов. Обещал вернуть «Почему бы и нет» и навсегда уехать из Мунфлита. И все время, пока он говорил, по его изборожденному морщинами лицу катились слезы. А затем, объятый животной паникой, он зашелся от судорожных всхлипов.

Судья его, отреагировав на происходящее не больше, чем если бы был слеп и глух, проверил, все ли в порядке у пистолета с пороховым запалом, и взвел курок.

Я, не желая видеть и слышать того, что последует, зажмурил глаза и заткнул пальцами уши, однако секунду спустя опустил руки и снова открыл глаза, ибо принял решение воспрепятствовать происходящему, чего бы мне это ни стоило.

Мэскью теперь исторгал кошмарные звуки. Нечто среднее между стонами и сдавленными криками. Можно было подумать, что он надеется на кого-то рядом, кто сможет прийти ему на выручку. Солнце встало, позолотив лучами окна дома на далекой западной оконечности полуострова Портленд. В лампе звякнуло. Это игла упала на ее дно.

Элзевир, пристально глянув на Мэскью, поднял пистолет, но прежде чем ему удалось прицелиться, я кинулся на него, как дикий кот, и с воплем: «Прекратите!» – вцепился ему в правую руку. Схватка, явно сулившая мне поражение. Хоть и достаточно уже взрослый и крепкий, я мало на что мог рассчитывать. Элзевир ведь был редкостно силен. Но возмущение придало моим рукам крепости, а Элзевир, не уверенный в собственной правоте, утратил решимость, и, пока он с некоторым усилием пытался высвободить руку, пистолет выстрелил в воздух.

Отпустив Элзевира, я позволил себе немного расслабиться, размышляя, как поступить дальше. Этот раунд порядком меня измотал, но я был доволен, видя, какое умиротворение принесла Мэскью даже, может быть, краткая отсрочка. Маска ужаса спала с его лица, и оно стало выглядеть почти прежним, едва пистолет выстрелил в воздух. В глазах возродилась жизнь. Он поднял их к вершине утеса, словно бы вознося благодарственную молитву небу за сохраненную жизнь.