Мунфлит

– Возьми его, парень. Но не используй, коли до крайности не дойдет. А уж придется стрелять, целься ниже, чтобы не промахнуться. У него отдача вверх сильная.

Взяв пистолет, я пожал Элзевиру руку, и наши пути разошлись. Он направился в Пурбек, а я – вдоль хребта позади Серой Башки и около трех часов ночи достиг кургана под названием Калифордский Крест, где был похоронен какой-то известный в прошлом старый солдат. Вершину кургана увенчивала купа деревьев, пересекавших темной широкой полосой линию горизонта. Там я уселся, позволив себе очень краткий отдых, а затем спешно двинулся дальше, ибо мне до рассвета требовалось пройти еще десять миль, а позади меня, в Пурбеке, ниже Седой Башки, над морем небо уже немного стало светлеть, возвещая о зарождающейся заре.

Вскорости явились мне первые признаки обитаемых мест. Небольшое стадо ягнят поглощало корни турнепса на летней пашне под паром. Солнце уже успело взойти, и его розоватый свет придавал картине резкий контраст: белоснежное стадо и белоснежный турнепс на фоне черно-коричневой земли голого поля. Но, на мою удачу, ни пастуха, ни даже собаки рядом не оказалось, и я, никем не замеченный, добрался примерно к семи часам до Уэзербил-Хилла, с вершины которого мне открылся Мунфлит.

Под моими ногами лежали леса поместья, усадьба, чуть ниже нее – белая дорога, разбросанные беспорядочно тут и там коттеджи, немного поодаль от них «Почему бы и нет» и, наконец, совсем низко, блестевшая словно стекло речка Флит, а за нею – море. Зрелище это навеяло на меня невыразимую грусть и в то же время очаровало. Мне рассказывали про миражи в пустыне, маняще прекрасные, но недостижимые. Таким миражом и был для меня открывшийся сверху вид на родные места, жить в которых я больше не мог. Воздух был недвижим, голубой дымок от разожженных поутру дров в очагах из труб поднимался вверх. Везде, кроме «Почему бы и нет» и помещичьей усадьбы. Солнце сильно уже припекало. Я начал спускаться с вершины холма, вонзаясь каблуками в выжженную до коричневы траву и стараясь держаться по мере возможности вплотную к кустам, таким образом достиг леса, сквозь него выбрался к узенькой лощине, где и залег среди зарослей дикого ревеня и лопухов, наблюдая из своего укрытия за входом в дом.

Поразмыслив, как действовать дальше, я решил, что час или два подожду Грейс здесь, а уж если она не выйдет за это время на улицу, наберусь смелости спуститься вниз, постучать в дверь. Опасности тут особой я не усматривал. Ведь, по словам Рэтси, Грейс жила теперь одна, а пусть даже не одна, а со старухой, та уж наверняка меня примет в новой моей маскировке за незнакомца, и тогда я прикинусь, будто разыскиваю какой-нибудь дом в деревне.

Я лежал неподвижно, жевал кусок мяса и прислушивался к часам на колокольне церкви. Они пробили восемь, затем девять. Из дома по-прежнему никто не показывался. В лесу куковала кукушка, пело множество разных птиц, ворковали голуби. Солнечные лучи, высвечивая кое-где листья деревьев до сияющей белизны, в другие места не проникали, и там царила густая темно-зеленая тень. Синее море земляного плюща простиралось на целый лес. Часы на церкви пробили десять. Жара усилилась. Птичий гомон сделался тише. И даже жужжание пчел отдалилось. Похоже, они улетели от зноя поглубже в чащу. Я встал, отряхнулся, расправил одежду, свернув в сторону, вышел на дорогу, которая вела к дому, и, несмотря на всю маскировку, с первых шагов на открытом пространстве почувствовал, что крестьянский парень, беззаботно шествующий по направлению к незнакомому дому, получается из меня никудышный.

В особенности меня донимали руки. Я не знал, куда их девать, и лишь терялся в бесплодных догадках, как на ходу поступают с ними крестьянские парни. К моменту, когда мне удалось, обогнув усадьбу, достичь парадного входа и постучаться, пульс колотился в моих ушах громче ударов дверного молотка. Разнесшись по всего зданию, они эхом вернулись ко мне без малейшей реакции кого-нибудь изнутри. Выждав с минуту, я собрался вновь постучать, когда из глубины коридора послышался наконец звук легких шагов. Оставайся по-прежнему я Джоном Тренчардом, непременно бы заглянул в окно и проверил, кто именно ко мне приближается, однако крестьянскому парню подобные вольности были непозволительны, и мне пришлось терпеливо ждать возле двери.

Засов внутри отодвинули, и девичий голос просил:

– Кто там?

Узнав голос Грейс, я вздрогнул и чуть не выкрикнул свое имя, но в последний момент сдержался. В доме ведь мог находиться кто-то еще, а значит, лучше мне было пока не выходить из образа. А кроме того, в жизни так все перемешано. Смех и слезы, серьезность и легкомыслие. Мне стало вдруг любопытно, удастся ли ей распознать меня в столь необычном виде. И я произнес с густым дорсетским выговором на манер людей из долины:

– Да парень это один, что заплутамшись, дорогу не разобрамши.