После присяги нас освободили от строевых занятий и выдали отпускные билеты. Я непосредственно связался с военной организацией.
9 января прошло мимо нас. Ещё накануне 1-я и 2-я машинные роты получили приказ сдать оружие. Этот приказ вызвал среди команды недоумение; я тоже не понимал причины этого, хотя о митингах на заводах меня информировали, но о восстании или вообще о чём-либо серьёзном разговоров не было. Я хотел вечером пойти справиться в партии, но оказалось, что отпуск матросов из экипажа прекращён, а вокруг экипажа усилены караулы. Выйти мне не удалось.
Все эти меры повысили настроение среди матросов; всю ночь шло тихое митингование.
Утром 9 января меры предосторожности были усилены. В дежурном снаряжении в роты явилось всё начальство. Откуда-то принесли ворох деревянных палок. Палками вооружили человек 20–30 команды и по два человека поставили у окон, выходящих на улицу; был дан приказ, если начнут рабочие вламываться в окна, отбивать их палками.
Изолированные от города, мы стали верить в возможность каких-то больших событий. Перекидывались мимолётными словами: сговариваться было невозможно, офицеры и «шкуры» не спускали глаз. По улицам сновали конные и пешие патрули. Часов около двух стали слышны выстрелы, которые продолжались часов до пяти в разных местах города. На рысях проносились драгуны мимо экипажа; быстро пробегали кучки рабочих по тротуару. Вот всё, что мы наблюдали 9 января. Лишь на другой день мы узнали о трагедии у Зимнего дворца.
9-е января произвело гнетущее впечатление даже на строевые команды и на некоторую часть офицеров, которые ходили с растерянным видом и шептались в уголках, стараясь не попадаться на глаза высшему начальству.
Через два дня всё уже вошло в экипаже в обычную колею. Только ещё более усилился поток агитационной боевой партийной литературы.
Мне было поручено приступить к созданию кружков для работы вне экипажа. Мною было создано два кружка; в оба кружка входили матросы из Гвардейского экипажа, из 14-ro, из 18-го и из 8-го экипажей, с которыми проходили занятия вне экипажа. Кроме того мною организовывались «экспедиции», как мы их называли, в Лесной институт на доклады. В Лесном с докладами выступал, насколько мне помнится, т. Ленин. Таких «экспедиций» было организовано две с переодеванием в штатское платье на конспиративных квартирах. Мне же было поручено связаться с Преображенским и Павловским полками. С Преображенским полком мне наладить работу удалось; была организована группа и увязана с военным отделом партии. Работа в Преображенском полку развернулась настолько успешно, что в 1906 г. батальон полка был в полном составе арестован и заключён в лагере села Медведь, где содержались пленные японцы. В лейб-гвардии Московском полку также была организована группа. Следствием работы этой пруты был отказ полка выступать против рабочих во время ноябрьских событий. На одном из митингов полка солдаты прогнали с митинга всех своих офицеров. В группу Московского полка входили почти все сибиряки.
С Павловским полком произошёл у меня конфуз; уже много позднее социал-демократами была выпущена брошюра под названием «Новый закон», связанная, кажется, с новым законом о Государственной думе. Забрав десятка два этих брошюр и напихав их под шинель, под пояс, я отправился в Павловский полк, где уже имел связь с одним павловцем. Придя в полк, я знакомого павловца не застал, брошюры уносить не хотелось, и я взял и сунул незаметно в одну из кроватей под подушку несколько брошюр; дневальный замелил и быстро пошёл к этой койке, а я быстро зашатал к выходу. Дневальный, обнаружив брошюры, закричал мне, чтобы я остановился; я пустился карьером вниз по лестнице; в это время у меня расстегнулся пояс и брошюры посыпались вниз; дневальный вместо того, чтобы погнаться за мной, начал собирать брошюры, а я в это время вышел за ворота и быстро зашагал по Миллионной улице к дворцу; забежал в Преображенский полк и там скрылся.
Сделал проверку, ищут меня или нет; узнали, что у павловцев какой-то матрос с георгиевской ленточкой разбросал по лестнице брошюры и скрылся. Получив информацию, что на Миллионной всё спокойно, я ушёл к себе в экипаж. На другой день ротные командиры экипажа спрашивали: «Кто вчера был в Павловском толку?» Оказалось, что никто не был. Знакомого павловца долго допрашивали, кто к нему приходил. Он заявил, что был в наряде, а поэтому и не мог видеть, кто в это время у него был.
Так этот комический инцидент и закончился без всяких последствий.