Мурло

— Привет, Кать, — сказал он, уставившись себе под ноги. — Это Степан Фёдорович, — сказала Светлана сыну, — племянник дяди Жоры Домрачёва.

— Здравствуйте, — пробубнил Дима и протянул руку Домрачёву. Тот, не поднимаясь с места, пожал костлявую руку.

— Чего читаешь? — обратилась к парню Катя.

— А, это Булгаков, — он показал ей обложку романа «Мастер и Маргарита».

Катя усадила девочку к себе на колени и с интересом взглянула на книгу.

— Нравится? — спросила она.

— Нравится, — ответила за него мать, — куда ж он денется?

— А мне не понравилась, — сказала Катя. — Муть какая-то.

— Будешь чай? — спросила сына Светлана.

Дима смущённо посмотрел на Катю и ответил:

— Буду.

— Ну садись, — сказала Светлана и налила чай.

Катя машинально подвинулась ближе к центру скамьи, и слева от неё сел Дима. — Как там Егор? — спросил Катю Дима.

— Ой, не спрашивай, — Катя взглянула на Домрачёва.

— Чего такое? — насторожилась Светлана.

— Папа с Борисом подрались, — скупо ответила Катя.

— Батюшки! — Светлана прикрыла рот руками.

— Дядя Гена? — уточнил Дима.

— Чего ж случилось? — усевшись на стул, Светлана наклонилась к столу.

— Вы не переживайте. Ничего страшного не стряслось. Немного повздорили. Это папа устроил: к нам Борис Юрьевич пришёл, ну и с языка у него сорвалось что-то… Как-то он меня назвал, а папа вспылил. «Извинись», — говорит.

Светлана слушала, широко раскрыв глаза.

— «Извинись, а то не пущу». Борис Юрьевич и не думал извиняться. Я вам по правде скажу: и не за что толком было — вот мы папе все и говорим, чтоб успокоился, а он, знаете, надулся так, нахохлился. Извинись, мол, и всё. Степан Фёдорович подтвердит: мы и не заметили, как Борис Юрьевич упал.

Домрачёв молча покивал головой.

— Мы сразу разнимать бросились. А Егор как на папу кинется…

— Господи! — воскликнула Светлана.

— Как начнёт его бить. Да как зверь. Не знаю, что это с ним случилось: на глазах в животное превратился. Мы со Степаном Фёдоровичем его еле-еле вдвоём от папы оттащили.

— Как Гена? — с беспокойством спросила Светлана.

— Да ничего: все вроде бы целы.

— Это что же делается? Что же людям спокойно не живётся? А Егор что? Не приезжал?

— Пусть и не приезжает, — отрезала Катя.

— Кать, хочешь, я с ним поговорю? — обратился к ней Дима.

— Сиди ты, герой, — строго буркнула ему мать. — Не лезь в чужие дела. — Ты ж мой рыцарь, — Катя улыбнулась Диме. — Твой язык — это слово. А Егора — кулаки. Не надо тебе до его уровня опускаться.

Сашенька отчего-то рассмеялась и, заболтав ножками, потянулась за баранкой. Катя подала её, и девочка принялась посасывать тесто. Дима понурил взгляд и громко застучал ложкой по кружке, размешивая давно растворившийся сахар. — А чего ж Бориса к вам занесло? — спросила Светлана Катю.

Девушка положила руки на стол и медленно заговорила:

— Затем мы к вам, собственно говоря, и пришли: как известно, беда не приходит одна.

Светлана прошептала что-то себе под нос.

— Может, вы, Степан Фёдорович? — обратилась к Домрачёву Катя.

— Да что там рассказывать, — ухмыльнулся он, — «Газель» мою угнали. — Как угнали? Когда? — Светлана прижала ладонь к кулаку Домрачёва. — А чёрт его знает когда: может ночью, может утром.

— Господи, и что же теперь?

— Скажите лучше вы. Никому не рассказывали про машину?

— Кому ж мне рассказывать? — женщина прижала ладонь к груди и откинулась на спинку стула. — Фёдору разве что сказала. Сейчас он придёт, кстати.

Катя посмотрела на Домрачёва.

— Ну нет, — Светлана поймала Катин взгляд. — Он с работы не вылезает почти. — Да что вы, мы ни о чём таком и не думали, — сказала Катя. — Ну, значит, не говорили больше никому?

— Нет, — обиженно ответила Светлана.

— Ну хорошо.

Повисло молчание. Никто никому не верил. Успевшие сблизиться люди снова отдалились друг от друга.

— Ну я тогда поспрашиваю у соседей, — заговорила Светлана. — Может, кто видел что-нибудь.

— Хорошо, спасибо, — ответила Катя. — Мы пойдём тогда?

— Так скоро? — изобразила досаду Светлана.

— Да, нужно ещё дом дяди Жоры протопить. Степан Фёдорович думал в нём сегодня остаться.

— Что ж, заходите ещё. Приятно было встретиться.

11

Когда Домрачёв с Катей ушли, Дима быстро прошёл в свою комнату и встал у окна. Через решето тюля он смотрел на силуэт Кати, растворяющийся в ночи. Его сердце билось учащённо, глаза чесались, во рту пересыхало. Он был влюблён в эту девушку. Уже два месяца подряд он проклинал себя за то, что не понял этого раньше. Ему казалось, что утекло столько воды, сколько у иного не утекает за всю жизнь.