«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

виднеется старинная башня. То — замок Кремон. Одним словом, стоянка великолепная.

25 сентября идем в полет. Погода прояснела, но еще неважно. Вылет в 7 ч 14 мин утра. Идем на ручей

Карум, где в лесах идут бои. На земле ничего не видно. Да еще вдобавок и видимость плохая. В воздухе

туманно, да и высота у нас 3200 м. Идем на Вальгоф и бомбим. По сведениям штаба, там склады снарядов. Но

они ничем не показывают своего присутствия. Возвращаемся, зайдя в Гросс-Экау. Ура! Хутора пусты. Немцы

перебрались «ins Grime». А от хутора, в который я сбросил бомбу, — одни стены, дом сгорел. Ну и отлично.

Теперь утром морозы, у немцев шерсть гуще вырастет.

Корабль веду я. Панкрат пошел кидать бомбы. Гросс- Экау сердится и стреляет в нас. В этот момент

весь корабль отчаянно дергает. Какой-то хряск. У меня душа ушла в пятки. Первая мысль: отбили хвост.

Второй удар такой же силы. Я вцепился в штурвал и жду, что будет. Ничего, корабль идет по-прежнему. Тогда

кричу:

—

Что там случилось?

—

Ничего, — говорят.

—

Как ничего? А что же так рвануло корабль?

Оказалось, что при сбрасывании двухпудовок две из

них ударились стабилизатором в проволочную оттяжку от крыла к фюзеляжу. «Тьфу, напугали даром,

черти!»

Дальше пошли к Митаве. Я делаю разведку. Считаю баржи на реке, но вижу — мало, слишком мало.

Идем домой. Я осматриваю оттяжку. Высовываюсь из бомбового люка, осматриваю шасси. Все благополучно.

Только оттяжка сильно растянулась и совсем ослабла. Ужасно противно ходить по кораблю, когда открыты оба

люка. Остается тоненький промежуток дерева и по бокам два провала. Закрываю бомбовый люк крышкой.

Солнца нет, холодно. Еще над неприятелем даем малый газ, и вот, наконец, дома.

Опять сидим за кофе, и тут же донесения. Наши полеты расшевелили публику. Собираются все в

ближайшие дни к нам.

27-го опять в полет. Идем бить станцию Тауэркален. Да, забыл. На прошлом полете разогнали 10-

фунтовкой какие-то обозы и заставили разбежаться эскадрон конницы, шедшей куда-то на запад. Другой

эскадрон — молодцом, не разбежался, только заметно прибавил аллюр. Фотографии вышли из рук вон плохо.

Станция 1ауэркален.

В 7 ч 22 мин вылетаем. Берем полный груз — 25 пудов бомб. Делаем круг над Тауэркаленом,

пристреливаемся и бьем. Летит первая кассета. Я принимаю пустую. За ней вторая. Я ногами сталкиваю кучу

20-фунтовок, лежащих прямо на полу. В это время фотограф Терентьев выворачивает в двери корзину с 10-

фунтовками, уложенными в ней стоймя, как пивные бутылки. Взрыв грандиозный: двухпу- довки —

основание, а мелочь — фон. Получился длинный взрыв и сплошной, точно руку наложили. Рвутся сразу пять

двухпудовок, четыре пудовки, шесть 20-фунтовок и десять 10-фунтовок Картина поучительная. Даем еще

круг, высыпаем остатки и бредем домой.Идем вдоль позиции. Я замечаю тяжелую батарею. Прошу ее

сфотографировать. Черчу кроки на картонке от патронов и точно наношу на карту. Строчу по батарее из пуле-

мета. Дальше — большая деревня, на улицах видно движение. Я туда тоже из пулемета. Выпустил обойму,

смотрю — целый муравейник, кем-то потревоженный: люди, лошади. Я туда еще обойму и строчу, строчу,

пока не отошли достаточно далеко. А там — кутерьма, беготня по улицам, масса народа и лошадей, сразу всех

стало видно. Оказалось впоследствии, что это была целая бригада кавалерии на отдыхе, она же резерв участка

позиций на Двине, занятых кавалерией. Я думал мило пошутить, стреляя из пулемета вниз. Вы принимаете

это всерьез? Ну что же, значит, можно это проделывать каждый раз. И с этого дня началась моя практика

стрельбы вниз из пулемета. Публика наша сначала не верила. Но потом убедилась, особенно когда нам дали

разрывные пули. Но об этом поговорим особо.

Сели. Опять кофе и донесения. Сделал кроки батареи. Отсылаем все в штаб.

Прилетает Алехнович. Он блуждал в тумане, прыгал через деревья и, наконец, сел где-то по дороге.

Переночевал и прилетел уже благополучно. На вчерашней посадке их встречали латыши и перед отлетом

убрали корабль зеленью и цветами. Так с венками они к нам и прилетели.

Третий мотор что-то капризничает. Его перебирают и меняют буксы поршневых пальцев. Понемногу

слетаются все — Лавров, Башко и Нижевский. Головин прилетел, но при посадке сломал корабль. У него при

самой посадке происходит плоский штопор, и он сносит шасси. С экипажем все благополучно. Приезжают

Горшков и Витковский. Панкратьев — начальник отряда и по мере прилета возит командиров в штаб

представлять. Когда приехал Горшков, я повез его смотреть парк Зегевольда. Как только перед нами

развернулась панорама Зегевольда и Ау, Горшков плюнул и выругался: «Тьфу ты черт, красота какая!»

У нас тесно, но весело. Публика начинает вылетать в боевые полеты. Мы ждем окончания ремонта

мотора, мечтаем о полете в Либаву. Там в ковше стоят подводные лодки. 25-пудовую бомбу в ковш, и все они

пропадут. Заманчиво! Обмозговываем групповой полет. По сведениям штаба, на станции Фридрихсгоф склад

снарядов. Решаем идти туда тремя кораблями и щупать все постройки около станции. Башко идет на Шавли,

Лавров — на Туккум.