Читаем «Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов полностью

первую минуту мы потеряли не меньше 100 м. Всего же у нас высоты было 2800. И весь вопрос в том, успеем

ли мы дойти до своих или придется сесть в плен. Смотрю на часы и на анероид. Вторая минута, третья,

четвертая. Замечаю, что теряем как будто меньше. Пятая, шестая — определенно меньше, уже 70 м в минуту.

Вспоминаю про барограф. Бегу к нему и вижу: о радость! — линия спуска сначала крутая, а дальше идет все

положе и положе. Вынимаю барограф из футляра, показываю Панкрату и Горшкову, а линия на глазах делается

все положе. Уф, как отлегло на сердце! Любовался, глядя на Горшкова и его спокойствие. У него только масса

ласки в голосе, когда обращается к Панкратьеву или ко мне. Панкратьев серьезен, но тверд, и очень красив

был его жест, когда, увидев на счетчике 600 и красный огонь из труб мотора, коротко и решительно поворотом

рукоятки отдельного контакта остановил «больной» мотор. Принцип у нас обдуман: жги мотор, но выходи. Но

ведь 600 оборотов, винт уже не тянет, а тормозит.

Сменяю Панкрата, но корабль виляет. Не могу наладиться и понять, что надо, и Панкратьев садится

опять. Проходим Митаву. Снизились до 1800 м и идем горизонтально. Понимаю свою ошибку. Надо было

неработающую сторону держать выше, идти с креном. Из Митавы какая- то батарея бьет по нас, но недолеты

почти в целую версту. Мы с Горшковым у дверей и при каждом разрыве хохочем. Вспоминаю про спрятанные

бомбы. Вытаскиваю их, но целей нет. Сбрасываю одну, целясь в перекресток дорог, — перелет. В это время

внизу речушка и мост через нее на трех баржах. Пристрелка, есть, — бросаю. Ура! Бомба — прямо в баржу,

ближе к носу, и в ту, что стояла у северного берега. Зовет Панкрат — бегу.

Потрещи из пулемета!

Есть!

Иду и сыплю в окопы. Делаю несколько выстрелов из своего «винчестера», и мы дома. Немного

уменьшаем газ и садимся на аэродроме. Садятся Нижевский, Лавров... Башко еще нет. Идем к дому,

обмениваемся впечатлениями. Вдали показался Башко. Ну, к счастью, все. Пишем донесения.

Мы исковыряли Фридрихсгоф, а складов не нашли. Лавров пощипал Туккум. У Башко замечательный

полет — за 100 верст в глубину от фронта. По дороге нашел штаб фон Белова в большом замке, во дворе

автомобили. Бросили туда пудовку. Попали в середину двора. В замке, очевидно, появился большой спрос на

оконные стекла, что по морозному времени штабу армии большое удовольствие. Но вот дальше-то: в Шавлях

несколько составов, видно движение поездов. Около вокзала войска. Бросали в два круга. Попадания

отличные. Молодчина Наумов!

Вообще, кому какое дело до наших полетов? Но припомните историю того времени. С 7 октября

отчаянный напор немцев на Двинск вдруг как-то ослабел и возобновился только неделю спустя. Но мы-то

прекрасно воспользовались этой неделей. Резервы подвезены, все оправилось и отдохнуло, и результат

налицо. Двинск немцам только улыбнулся, а могло быть плохо. Что же случилось? Да очень просто. Немцы

большие аккуратики, все рассчитано до точки. Вдруг неожиданность: на единственной железной дороге

пробка, да какая! Ведь едут поезд за поездом. Пока пробку уладили, результат — приостановка под Двинском.

Виновники: Иосиф Станиславович Башко и Александр Александрович Наумов. Хорошая вещь — «Муромец»

с хорошим командиром и артиллеристом. Красивое дело: цять кораблей, около 80 пудов бомб в одно утро.

Одна беда: у нас с Башко «Руссо-Балты» и «Аргусы», а у остальных «Санбимы». На них полет тяжел порою

до невыносимости. Мотористы лазят по крыльям и чистят свечи, ибо они стоят вверху цилиндров и вечно

замасливаются. Выяснилась причина поломки мотора: при пригонке буксов в одном цилиндре поршень

оказался с перекосом, и он в конце концов задрал цилиндр. Меняют два цилиндра,поршни и проверяют весь

мотор, а тут погода — прелесть. Наши летают взапуски.

Башко идет на Бауск, может быть, выйдет опять на железную дорогу. Проходит три часа. Башко нет.

Волнуемся, часы идут, нет и нет. Время, на которое он взял бензина, вышло. Нет «Киевского». Телеграфируем

в штабы. Ответа нет. Пропал! Вечером телеграмма. Оказывается — живы и здоровы. Сидят в полуверсте от

окопов в болоте. Корабль цел, но надо разбирать и вывозить по частям. Просят выслать весь экипаж корабля.

Оказалось следующее. В полет с ними пошел Витков- ский. Пошли на Бауск, бросали бомбы в обозы. Еще подумали,

делать ли второй круг над Бауском. Но, не сделав, повернули домой. Высота 3200 м. Вдруг все моторы сразу зачихали,

затрыкали и стали. «Илья» планирует, а до наших окопов верст 25. Ну, пропали! Башко тянет на пределе. Корабль

начинает уже покачиваться. Ветер попутный, но слаб. Все кончено, значит — плен. Корабль все ниже и ниже, а до

наших еще далеко. И вот Наумов21 со слезами на глазах начинает выбрасывать за борт пулеметы, патроны,

фотографический аппарат, анероид и все, что можно выбросить. Наконец, на 200 м проходят над окопами немцев и

плюхаются в болото, но уже у нас. При прохождении окопов у немцев вылезает резерв и начинает окатывать корабль

непрерывным дождем пуль. Спасло только то, что все они целились прямо в корабль. В крыльях 5—6 пуль, каюта уже

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии