Мусор

Это стало полной неожиданностью. Саша готовился испытать облегчение, но получилось – только опустошение. Таня куда-то быстро съехала, забрав с собой почти всю мебель, приходила на работу такая весёлая, словно освободилась от гнёта, и не скрывала, что часто ходит на свидания по знакомствам через приложение. А Тюрин не хотел общаться со странными посторонними женщинами, с грустью возвращался в пустую и уродливую свою квартирку и отчего-то совсем не чувствовал радости. Его, наверное, злило, что она, такая пошлая, агрессивная, чудовищная, насмеявшись над ним вдоволь, убежала, и уже не он подозревал, что слишком велик для всего, что она ему предназначала, а как будто она оказалась чересчур хороша. Всё думал, не совершил ли ошибку, отказавшись от детей – и, осознавая, что всё было правильно, тем не менее часто представлял себе, какими они могли бы быть, что бы ему и правда придумать, чтобы, наконец, финансов хватало не только на себя, но при этом не унижаться чужим, нелюбимым, примитивным делом. Видя Таню, слыша Таню, он неизменно злился и вспоминал всё худшее, с ней связанное, но прекратить мысленно спорить с ней, длить ту душную и мучительную жизнь в своем воображении отчего-то никак не мог. Теперь в голове его крутился только её голос; он примерял каждое её суждение: о нём, о Жене, о Саше, – и ярость наполняла его за всех, совершенно не заслуживал, чтобы о них так гнусно отзывались, а всё же было страшно – вдруг она права. Вдруг она всегда и во всём была права?

Глава 18

Если городская администрация, в которую он приходил к судье, напоминала ветхий могильный склеп, то районная на контрасте казалась роскошной опочивальней: большие полотнища флага России, гербов области и Боголюбова с отчаянным стуком трепыхались над широким входом в торжественное, недавно оштукатуренное здание, стоявшее в самом центре города. В больших коридорах тоже был сделан современный ремонт: знакомое эхо административных зданий, аквариумная прохлада, тишина, но торжественная и могущественная. При входе сидел пожилой мужчина в костюме, грустно подперев рукой щёку. Тюрин спросил у него, как найти Геннадия Анатольевича. «Геннадия Анатольевича? Это голову?», – переспросил тот, по-южному «гэкая». «Голова на втором этаже», – и он почтительно направил палец в потолок у себя над головой.

Тюрин уже прошёл к располагавшейся напротив лестнице, а мужчина всё кричал ему вслед с беспокойством: «Поднимитесь и сразу направо, направо».

За открытой двустворчатой дверью была светлая приёмная. Такой аккуратной, новой обстановки он в городе не встречал ещё ни в одной организации. За высокой стойкой сидела женщина, его примерно возраста: в общем, довольно миловидная.

– Я Тюрин Александр, журналист, – вежливо представился ей, входя, Саша.

Та с готовностью вышла и жестом пригласила следовать за ней. Она была одета в костюм неброского голубого цвета: узкая юбка до колена, приталенный пиджак. Но её высокий рост, большая голова и короткая стрижка, образующая бьющий прямо из макушки фонтан золотистых волос, специфические, мультипликационные какие-то черты лица, делали её нелепой, похожей то ли на страуса, то ли на цесарку. Аромат её сладких духов заполнял собой всё просторное помещение.

– А вам придётся подождать, – властно заметила она забившейся в самый уголок коричневого дивана старушке, закутанной в большие пуховые платки. Бабуля покорно кивнула и сжалась ещё сильнее.

– Я могу и подождать, я не тороплюсь, – сказал Саша, испытывая жалость к этой униженной, скрюченной фигуре.

Секретарь так же важно отвечала и ему:

– Ни в коем случае, Геннадий Анатольевич очень вас ждёт, – и, царственно покачивая бёдрами, продолжала своё шествие, осторожно ступая по паркету высокими каблуками.

– Ничего, внучок, я подожду, – скромно заметила старушка, шаркнув по полу ногами в массивных галошах с меховой оторочкой.

Глава города резко контрастировал со своим большим кабинетом, отделанном деревянными панелями, заставленным новейшей офисной мебелью. Он сидел в исполинском кожаном кресле с высокой блестящей спинкой, маленький, не худой, но и не толстый, весь седой, в песочном костюме, рукава которого были ему длинны и прикрывали до половины пухлые, сложенные перед ним ладони. Когда он заговорил, Саша отчётливо увидел, как блеснул во рту его золотой зуб. Маленькое, как кнопка, лицо было испещрено морщинами, а говорил он сумбурно и быстро, как будто куда-то торопился. «Какой-то председатель колхоза, путешествовавший во времени и заплутавший», – подумал Тюрин.

– Это журналист из Москвы, – бесстрастно сообщила секретарша и закрыла дверь.