Мусор

Он прошёл мимо туалета, оборудованного прямо в маленьком коридорчике: здесь стояла стиральная машинка, а унитаз и душевую она стремительным движением задёрнула от его глаз свисавшей с потолка клеёнчатой шторой в рыбках-клоунах. «Мы здесь временно живём, я говорила», – и они прошли в тесную кухню, служившую одновременно и гостиной. Одно маленькое окно с цветущей орхидеей на нём, перед ним покрытый клеёнкой обеденный стол, на котором стоял монитор от компьютера, клавиатура, сахарница и лежал на разделочной доске надрезанный батон. Под потолком был повешен большой плоский телевизор, по которому мельтешили какие-то мультики. У одной стены газовая колонка и кухонная раковина, на которой, помимо перевёрнутых вверх дном для просушки чашек стояла электрическая зубная щётка, у противоположной – между маленькой пожелтевшей от времени плитой, в заляпанной жиром духовке которой уютно горел свет, и новеньким высоким холодильником, напрочь закрытым просунутыми под магниты в виде разноцветных букв детскими рисунками, было втиснуто большое горбатое кресло. Лысый серый, прозрачно-розовеющий под невесомым подшёрстком кот, с множеством складок на шее, поднялся из кресла и, недовольно выгнув спину, сменил позу, не обращая никакого внимания на людей. Дети сели на пол, покрытый ковром, и приготовились смотреть мультфильм. «Соня, Матвей, побудьте немного в комнате», – строго приказала им мать, и её было очень странно видеть такой, как в целом осознавать, что у неё есть дети. «Ну нет, мы хотели досмотреть», – капризно начала девочка, а мальчик вторил ей, как эхо, не очень хорошо выговаривая слова: «Тели домаметь». Женя повернулась к ним и выдержала молчаливую паузу – взгляда Саша не видел со спины, – и те, немного потускнев лицами, сразу вышли в другую комнату, а она прикрыла за ними дверь. «Как они похожи на отца, и дочь, и сын: те же широкие простенькие лица, круглые носы; как особенно обидно это для девочки!».

– Пицца скоро будет готова. Может, чаю пока?

– Давай, – согласился он, довольный, что с ним уже говорят радушно.

Электрический чайник зашипел, а Женя, извинившись, ушла в комнату за детьми. Там слышались их голоса, пытающиеся выяснять, что это за дядя и долго ли он будет сидеть, а потом вышла уже настоящая Женя: в клетчатой свободной рубашке, узких чёрных джинсах и с волосами, собранными в хвост – под целомудренным учительским каре оказались выбритые виски.

Пока они пили чай, Саша рассказывал о том, как тяжело даётся работа. Ему очень хотелось излить своё отвращение и ужас от беседы с главой администрации, но он не решился, и вместо этого говорил о сумбуре, путанице, об абсурде организованного протеста и ещё большей нелепости реакции на это как на опасный бунт; о людях, вроде сопротивляющихся, но притом как бы заранее со всем согласных, и об остальных, принявших их не то как шутов, не то как предателей; наконец, о собственном смятении и растерянности. Чем больше он говорил, тем сильнее и милее улыбалась Женя, периодически попивая чай из кружки в цветочек, которую зажала меж двумя ладонями, грея руки, как делала всегда, и этот знакомый, любимый жест отвлекал его, не давал продумать, о чём говорить дальше.

– Почему ты улыбаешься? Что тебя так радует в этом? – наконец, прервался Саша.

– Да ничего. Ты описываешь мне самый обычный Боголюбов. Он всегда был таким, что тебя удивляет?

– Думаешь? Может быть, я и правда отвык от него, но меня это просто поражает.

– Поэтому у тебя ничего и не клеится. Ты пытаешься совместить два полярных мира, две разные скорости жизни. Чтобы разобраться в вопросе, в Боголюбове нужно прожить не один месяц, иначе ничего не получится. Тут никто не торопится, к новостям, как и к людям, присматриваются, долго привыкают. Тебе надо не то что встроиться в ритм, но хотя бы принять его, научиться не раздражаться.

– Да ведь времени нет! Стройка уже идёт вовсю!

– Стройка идёт, – сдержанно согласилась Женя.

– Значит, надо не Дампу видео записывать, а делать что-то более серьёзное.

– А у тебя есть предложения? – поинтересовалась она с вызовом.

– Я для того и приехал. Я могу осветить историю в прессе, но для этого должно быть, что освещать. Иначе что я напишу: там все любят Пущина и приветствуют новые рабочие места, а мы из Москвы за них решили, что это ужасный ужас, и вынуждаем бороться? Нужно конкретное несогласие, понимаешь? Я его тут не наблюдаю.

Женя немного подумала, прежде чем заговорить.