Мусор

– Я, наверное, думал, что в тридцать буду уже отцом. У моего отца уже точно был я. Буду работать… Ну, так же, наверное, по строительству, дом, машина… Короче, как у всех, ничего необычного.

– Вот видишь, а я себе совсем другое представлял. Как видно, объебались мы оба одинаково.

Юрец многозначительно глотнул и передал ему бутылку. Потом, глядя вперёд, на воду, как-то без надежды заметил:

– Ничего, тридцатник всего. Ещё, может, всё впереди.

– А ты по-прежнему хочешь того же?

– Да нет, – неуверенно ответил приятель. – Меня, в общем, всё устраивает. Матушка вот денег подкопила, хочет вторые полдома выкупать прям вот-вот…

– Ты всё-таки решился жить при ней до конца? – поинтересовался Саша, ужаснувшись, что мог бы провести всю эту жизнь рядом с родителями.

Юрец засмеялся.

– Не знаю. Может, и так. Чего плохого? – и он с любопытством посмотрел на друга, ожидая его реакции.

– Да как-то… – Саша не находил ответа, просто понимал, что это очень грустные перспективы. – Да бог с ним, у всех свой комфорт. Ты ни о чём не жалеешь?

– А о чём мне жалеть? – удивился Юрец.

– Ну, что в институт не поступил? Или в Туле не остался? Или не женился?

Юрец широко улыбнулся, что делал очень редко, как бы восхищаясь изобретательностью собеседника, и опять посмотрел на реку, которая словно собирала в единый монолитный поток его мысли.

– Нет, об этом тоже не жалею. Жалею, что отец умер. Мне кажется, с ним бы было поприкольнее: и матери спокойнее, и мне советчик. А так всё нормально, мне хорошо. А ты?

Саша подумал, о чём он жалеет, но не успел ответить, как друг сказал за него.

– Тебе-то что жалеть? Вон у тебя всё как правильно вышло. Работа в Москве, квартира, уважение.

– Да какое уважение! – сорвался Саша. – Никто меня не уважает. И квартира эта съёмная! На неё же больше половины зарплаты уходит, а она за МКАДом и мебели почти нет. А взять ипотеку – это ишачить хрен знает сколько. Чтоб к шестидесяти годам, наконец, выкупить крошечную однушку в каком-нибудь человейнике в Подмосковье и брать новую ипотеку, чтоб покупать жильё взрослым детям, если они вообще когда-то будут.

– М-да, – сочувственно заметил Юрец. – Я вот тоже не верю, когда говорят, что Москва – рай. Прям всем там мёдом намазано. А чего? Что бы я вот там делал? Те же потолки, так же неофициально, только ещё на транспорт бы деньги тратил. Ну, может, ходил бы в бары по выходным – ни одной рожи знакомой, не с кем поговорить толком!

Саша вдруг начал вслух вспоминать о том, как оказался в Москве впервые. Огромный, до небес застёгнутый, как на молнии, всегда горящими вертикальными рядами подъездных окон. Толпы людей с непроницаемыми лицами, и невозможно выбрать, куда тебе идти, ведь всего так много! И везде кажется, что ты выглядишь так убого и все видят в тебе приезжего и втайне смеются, думая, как можно было припереться сюда в таких дешёвых кроссовках.

– Сейчас-то ты прибарахлился, вижу, нормально, – с уважением отметил Юрец, глядя на его новые, хотя уже порядком припылившиеся тут большие кроссовки от PUMA.

Потом Саша рассказал о работе, как оказался в газете и думал, что вытянул счастливый билет. Теперь ему не нужно беспокоиться о будущем: ведь оно прямо здесь. Он журналист в уважаемом издании, его статьи станут с упоением читать, с удовольствием встречать на любом мероприятии. На деле всё вылилось в многолетнюю черновую работу, сплошное унижение рядом с великолепными авторами, которых в редакции было всего трое, и попытки заслужить хоть какую-то громкую тему.

Они открыли вторую бутылку. Юрец всё сильнее хмелел и сонно прикрывал глаза, изредка кивая и хмыкая, чтобы обозначить своё присутствие. Саша пил редко, но всё больше курил, беря сигареты из пачки друга и вдыхая дым, по которому соскучился, так глубоко, с таким ненасытным удовольствием, и каждой ему казалось до обидного мало, так что он тут же тянулся за следующей, которая вновь не удовлетворяла его странные надежды, возложенные на давно брошенное курение.

Наконец, он перешёл к Тане. К тому, как убеждал себя, что нашёл любовь, а на деле был лишь подопытным у очень закомплексованной и деловитой девахи, которой нравилось язвить по его поводу, прятать его в кокон зависимости от её мнения и не давать никакой свободы, ни в мыслях, ни в действиях, ни в устремлениях. Говорил о том, что оба они, вероятно, вдруг испугались одиночества, и оставались вместе так долго, вопреки очевидным несхожестям, лишь бы не смотреть в лицо своим порокам, разбираясь с чужими.

Пёс от спасателей снова прибежал к ним и поднял лапу ровно над тем же местом, где уже проделывал это минут сорок назад. Он дружелюбно обнюхал руки Юрца и, задорно гавкнув, стремительно убежал обратно.