Мусор

Было приятно, что она общалась до него с другими тридцатилетними и могла быть рассудительной. И всё же начинало настораживать: «Что у них у всех тут за больной вопрос?». В Москве это никого не интересовало и точно не удивляло. «Я как будто девушка на выданье. Засиделся “в девках”».

– Я как-то и не стремлюсь, – заметил он, тут же возмутившись про себя, зачем оправдывается.

– Ну да, ну да. Теперь порядки другие, я ж и говорю. Моя дочь тоже… Тринадцать лет ведь прожили, и тут…

В горле у неё что-то будто треснуло, голос прервался, она с шумом вздохнула и, приподняв очки, промокнула глаза невесть откуда появившимся носовым платком в мелкий цветочек. Впрочем, успокоиться ей удалось быстро.

– Ну ладно, это дело не наше: не моё, а тебе тем более не интересно! Как с работой у тебя?

– В газете, журналист, – Саша нервно думал, начать ли сейчас о предмете своего обращения или ещё выждать ритуалы взаимной вежливости.

– Хорошо, хорошо, – она с искренней гордостью улыбалась, очевидно чувствуя себя причастной. – Значит, маму приехал навестить? Как дела у неё? Здорова?

– Потихоньку, – как-то незаметно для себя и он перешёл на этот стариковский тон. – Она ходит совсем плохо, просила прийти, узнать насчёт Ангелины…

– Ангелина, да! – Татьяна Леонидовна выпрямила спину и сразу приняла тот особенный деятельный вид, который есть у всех кабинетных работников при исполнении. – Саша, ты повлияй на неё, прошу! Дела плохи. Ей сдавать ЕГЭ, поступать. Она прогуливает уроки, не делает заданий, хамит учителям. Хорошо, что ты приехал! Ведь ты для неё живой пример того, как легко добиться успеха даже в Боголюбове. Как важно хорошо учиться!

– Но, Татьяна Леонидовна, ведь это вы помогали мне…

Она перебила так уверенно и горячо, как будто это было принципиальным вопросом.

– Нет, нет! Ты сам! Ты всё делал только сам. Думаешь, мало я пыталась поддерживать таких детей? Никого нельзя заставить трудиться насильно. Мало просто таланта, нужно иметь волю! Волю вырваться, что-то изменить. У тебя она была! А у сестры твоей её нет.

– Не знаю, мне показалось, Ангелина довольно разумная и активная девчонка…

– Конечно! В том и дело! Да, я у неё уроков никогда не вела, но вижу… До девятого класса человек учился прекрасно… А что случилось дальше?

Саша ждал, что она ответит сама, потом понял, что вопрос если не риторический, то всё же загадочный, и требуется именно его версия. Предположил:

– Кризис?

Татьяна Леонидовна прикрыла глаза, собрав брови у переносицы в морщинистую дугу, как будто у неё заболела голова.

– Кризис! Вот был у вас Дима… Я не хочу тебя обидеть, понимаю: он твой брат. Но у Димы, извини, похоже какой-то диагноз. Он учиться просто не мог.

Саша улыбнулся, желая дать ей понять, что прекрасно её понимает и с ней согласен.

– Но Ангелина сообразительная! И ей тоже не нравятся, как и тебе… м-м-м… условия её жизни! Но у тебя была воля всё изменить, – ей явно нравилось найденное понятие. – А у сестры – только протест.

– Но протест тоже помогает меняться, разве нет?

– Да, если направить его в нужное русло. Я понимаю, весело гулять с подружками, крутить с мальчиками… Но дальше-то что? Беременность, алкоголизм? Или выйдет, как твоя мама, замуж за… понятно, в общем. Извини, обидеть не хочу, но я думаю, ты меня понимаешь! И потеряет интерес к жизни. И будет жалеть. Да, жалеть! Жалеть, что вовремя не постаралась, не училась.

– Но ведь хорошая учёба о столь малом говорит, это не показатель! Сколько успешных людей были двоечниками в школе, вам ли не знать.

– Не скажи! Очень даже показатель! Она показывает, сколько усилий ты готов приложить, чтобы добиться нужного. Может, для таких, как ты, она ничего и не решает: сразу было ясно, что ты умеешь писать красиво и поэтому у тебя всё получится. Или вот, девочка есть у меня в седьмом классе. Как она рисует! – Татьяна Леонидовна картинно положила когтистую ладонь на высокую искрящуюся сиреневым грудь, а второй потянулась было к груде бумаг в углу стола, словно готовясь найти там примеры картин. – Ей, может, тоже не надо… Но Ангелина не пишет, не рисует, не поёт и не пляшет! Для неё хорошие оценки – необходимые достижения. И шанс на поступление, переезд, работу… Я ведь звонила Маше, несколько раз говорила об этом. Она соглашается, плачет, объясняет, что больше не может. Саша, только ты в твоей семье можешь зажечь сестру, быть живым примером! Говоришь, я тебе помогла? Ну, так теперь ты помоги сестре, пока ещё не поздно!

Чувствовалось, что она искренне переживает, от чего слушать это было всё неприятнее. Раздались деланно бодрые приглушённые нотки: «Лишь для тебя рассветы и туманы». Татьяна Леонидовна потянулась под стол, достала, видимо, из сумки телефон и, сев снова по-учительски прямо, стала пристально, прищурившись, вглядываться в экран сквозь стёкла очков. В сосредоточении она немного подалась назад, отчего вокруг подбородка её, прижатого к шее, повис некрасивый мешок кожи.