Мутанты

Башка с похмелья еще соображала с опозданием, слова воспринимались, как эхо, поэтому сработал обыкновенный хватательный рефлекс. Депутат захлопнул дверцу и поехал в сопредельное государство, а Мыкола стоял со свидетельством о браке и чувствовал, как цепенеет мысль и спину лижет не знобкое дуновение — обжигающий студеный ветер леденящего предчувствия.

Он очнулся оттого, что Вовченко толкал его в грудь:

— Мыкола? Мыкола!

Тот наконец-то оторвал взгляд от книжицы, но реальность еще не воспринималась. А машины пана Кушнера в пределах видимости уже не было.

— Быстро меняемся местами! — торопил Шурка. — Пока никто не заметил! Ты чего это, брат? Иди на свою таможню, а я на свою!

Волков давно заметил необычное качество своего сознания: в самые критические, безвыходные моменты, когда уже небо чудится с овчинку, когда разум уже не в состоянии спасти положение и отчаянно пищит, словно придавленная мышь, комбинации созревают в мгновение ока. И тут произошло то же самое. Еще не понимая, зачем и что из этого получится, он обнял новообретенного брата и сказал прочувствованно:

— Как хорошо, что мы нашли друг друга!

А сам незаметно сунул свидетельство о браке в нагрудный карман возбужденного Вовченко.

— Хорошо, хорошо… — пробормотал тот, — разбегаемся! — И пошел на досмотровый пост.

А встав под флаг своего государства, он, хоть был похмельный и маловосприимчивый к окружающей среде, испытал странное чувство, будто вроде все то же кругом и одновременно — не то. На флаг посмотрит — российский триколор, и пограничные столбы с двуглавыми орлами на то же указывают, но оглядится — вроде как-то все не так, некое искривление пространства наблюдается, частичная утрата ориентации.

— Слышь, Мыкола, — позвал он, когда остались одни. — У тебя бывает такое, когда кажется, ты здесь — и тебя будто нет? Будто ты в другом месте?

— Бывает, — отозвался тот. — Это значит — похмелиться треба.

— Нельзя, — строго заметил Шурка. — С утра начальство шастает.

— То-то и оно… Сейчас бы хоть тарелку горячего украинского борща…

— Лучше бы щей, из телячьей грудинки, — патриотично сказал Вовченко.

— Послушал бы ночью меня, — проворчал Волков, — сегодня бы уже здесь не стояли… Мутант на свободе гуляет. Ходячий миллион…

В это время на подступах к таможне показалась узнаваемая фигура Тамары Кожедуб. Только шла она почему-то с Украины, в цивильном платье, однако же с сумкой, в которой приносила Волкову завтрак. Мыкола в тот же час нырнул под свод, заскочил на лестницу башни и, заперев за собой дверь, стал наблюдать в оперативный глазок.

Вовченко узрел Тамару с некоторым опозданием, когда она уже миновала шлагбаум, поэтому его побег был замечен и ознаменован грозным окриком:

— Куда? Назад!

Однако железная дверь его лестницы уже громыхнула, и брякнула тяжелая, осадная задвижка: таможенный храм строили с учетом террористических времен, так что все, вплоть до вооруженного прорыва бандформирований, предусмотрели. Штурмовать крепостную башню с ходу Тамара не стала, а попробовала наладить переговоры.

— Мыкола, отопри по-хорошему, — сказала она. — Согласись, оба погорячились, но теперь уже поздно… Теперь мы законные муж и жена.

Шурка не подавал ни звука. Страх перед этой женщиной, забитый в подсознание, тут снова вывернулся и на какое-то время лишил рассудка.

Тамара постучала стуком, который был известен в обоих государствах и которого как огня боялись все разномастные неплательщики.

— Открывай, Мыкола! Ты же сам виноват. Кто перед голой Любкой Когут на коленях стоял? Я тебе в отместку тоже разделась. Что теперь старое вспоминать, Волков? Кстати, теперь я тоже Волкова. А что, фамилия твоя мне всегда нравилась.

— Я не Волков, — сдавленно проговорил Шурка. — Я Вовченко!

— Будет дурака валять, Николай Семенович. Добром прошу, впусти жену.

— Вы мне не жена, Тамара Шалвовна!

— То есть как не жена, Мыкола? — У нее еще хватало терпения. — Тебе ведь принесли свидетельство о браке.

— Ничего мне не приносили!

— Как же не приносили, Мыкола? Я за это свидетельство всю ночь заместо приманки вокруг села ходила. На меня мутанта ловили, как на живца! Столько всего вытерпела! И между прочим, не спала, а утром тебе борщ варила. Чтоб тебя ублажить, законного мужа. Нас сразу в двух загсах зарегистрировали!

— Я с вами не регистрировался!

— Не упрямься, дорогой. Сильва одно свидетельство тебе вручил и поздравил, а одно мне. Сильвестр Маркович… Я даже готова теперь быть под твоей властью, Мыкола. Как скажешь, так и будет. Это я незаконная строптивой была, а сейчас сразу стала покорная.

Вовченко зашуршал по лестнице, правда, было не понять — вверх или вниз. Но эти звуки вдохновили Тамару.

— Я тебе завтрак принесла, борща горяченького, со свиной грудинкой, — принялась она соблазнять приятным, обволакивающим голосом. — И четвертинку… Ты ведь оголодал за эти дни без меня. Ну, отпирай скорее, милый! Не бойся, на службе приставать не буду. Мужней жене несолидно.

Она приникла ухом к двери и прислушалась, но Шурка затаился. И тогда Тамара постучала окованным, как копыто у лошади, каблуком.