Муза

Лори ласково провел рукой по моей щеке. Окно все еще было открыто, и я услышала черного дрозда, поющего на дереве так легко и музыкально, словно уже наступил рассвет.

– Ну что, Писательница, какое у тебя любимое слово? – спросил он.

Я поняла, что он хочет сменить тему, и не стала спорить.

– Предлагаешь мне выбрать? Хорошо. Жилье.

Лори засмеялся.

– Ты заранее подготовилась – я знал, что ты так сделаешь. Это так скучно, Оделль.

– Нет, это уютно, – не согласилась я. – «Мое жилье было чистым и уютным». А теперь ты.

– Облако.

– А вот это уже клише, – парировала я, придвинувшись к нему и ущипнув его.

Мы продолжали беседовать – и в эту минуту словно забыли о матерях, и отчимах, и картинах, изгнав их к самым дальним рубежам нашей памяти. Мы говорили о том, каким прекрасным бывает английский язык в правильных руках – каким разнообразным, нелогичным, с какими тонкими нюансами. Мы обсуждали такие слова, как hamper и hamper[66], слова вроде turn[67], сперва кажущиеся скучными, но на самом деле способные завлечь в свои глубины. Мы вспоминали наши любимые примеры ономатопеи[68]: frizz и sludge, а также glide и bumblebee [69]. Никогда еще я не чувствовала себя такой счастливой наедине с другим человеком.

Поющий на дереве черный дрозд надоумил нас поиграть в своеобразный «птичий теннис»: наши сплетенные руки стали сеткой, а назвав новую птицу, мы обменивались поцелуями. Зуек и чибис, крючкоклюв и жаворонок. Колибри и сокол, манакин, ястреб. Руки Лори на моей коже, кулик, иволга, потом мои – на его коже. Якамара, королек. А потом птицы улетели, их названия превратились в поцелуи, и тишина наколдовала нам новый мир.

* * *

На следующее утро я проснулась очень рано. Лори крепко спал, выражение его лица было умиротворенным. Я подумала о том удивительном мгновении, когда он проник в меня, и о том, что первого раза больше никогда не будет. Я надела нижнее белье, а рубашку и шерстяной джемпер позаимствовала у Лори, выскользнула из постели и на цыпочках пробежала по коридору в ванную. Что было бы, если бы Джерри узнал, что я осталась ночевать? Как ужасно было бы встретиться с ним прямо сейчас.

Я пошла в туалет и потрогала у себя между ног – немного засохшей крови, но еще более явным симптомом оказалась боль в животе, которую я ощущала: несильная, тупая боль внизу живота, чувство того, что меня раскрыли и поранили. Я еще никогда не была обнаженной рядом с мужчиной, никто еще не прикасался ко мне подобным образом; мне показалось странным, что за таким удовольствием последовала боль.

Мы преодолели преграду, и я шепнула Лори – очень тихо, – что люблю его, а Лори прижался ухом к моему рту и сказал: «Тебе придется повторить это, Оделль, потому что я как раз приступил к делу, к тому же я что-то плохо слышу в последнее время». И тогда я повторила сказанное, уже чуть громче, и он поцеловал меня в ответ.

Я взглянула на свои часы: пять тридцать. Снизу доносился храп Джерри. Ну и местечко, подумала я: так сказать, справляю малую нужду в изношенном викторианском туалете где-то в глуши Суррея, прямо над головой человека по имени Джерри. Я и думать не могла, что со мной такое произойдет, но была рада, что меня никто об этом не предупредил. Знала бы я, что для меня уготованы такие вещи, я бы, наверное, пришла в смущение от их странности, и тогда, вероятно, они бы со мной не приключились.

Закончив, я помыла руки, лицо, намылила внутреннюю часть бедер. Я почувствовала внезапное желание рассказать о случившемся Памеле, вручить ей эту сплетню в качестве сюрприза, чтобы ее подарок на мой день рождения наконец окупился.

Выйдя из ванной, я уже собиралась вернуться в комнату Лори, но тут меня что-то задержало. Повернув голову вправо, я уставилась на длинный коридор. Другого раза не будет, я это знала; когда Лори проснется, об экспедиции в эту часть дома не будет и речи. А мое любопытство было слишком велико.

Дверь оказалась слегка приоткрыта. Это была ее спальня – спальня Сары, я это сразу поняла. На туалетном столике все еще лежали тюбики помады, серебряная компактная пудреница в форме раковины; романы в мягкой обложке и журналы. На подоконнике стояли безделушки из фарфора и стекла, вазы с высохшими цветами. Шторы были раздернуты, но солнце еще не взошло. На фоне лавандового неба выделялись согбенные силуэты нагих деревьев.

Я посмотрела на кровать. Это произошло здесь? Хорошо, что следов этого страшного события уже не осталось. Мне стало очень жаль обоих мужчин, явно потерявшихся без нее – или, по крайней мере, сбитых с толку. Действительно, Лори уклонялся от разговоров о матери, а сам Джерри, не очень-то похожий на бессердечного ублюдка, явно хотел о ней побеседовать. Именно Лори этого избегал. Только теперь, оказавшись в этом доме вместе с Лори и его отчимом, я поняла, как сильно повлияла на Лори Сара – ее второй брак, то, как она умерла.