Музей

– Конечно. И дауны тоже приносят кому-то радость. А Миша – наш музейный уникум. Он очень хрупкий человек. И никогда не знаешь, где сломается. Он временами попадает в психушку. Мы с Комиссаровым его как можем ободряем. Не так уж много нас тут таких. Нам и держаться нужно вместе.

– Но ведь на Кузьминке он совсем не выглядел сумасшедшим.

– Да. Хотя и предупреждал, что на грани срыва. Но он был в деле, которое считает главным в жизни. На линии фронта, пусть и бывшей, Миша всегда в форме. Это его последний рубеж.

– И всё-таки мне непонятно, почему он считается сумасшедшим?

– Ну, во-первых, нервы. Они у всех расшатаны. А во-вторых – очень часто сумасшедшими называют тех, кому открывается нечто недоступное другим. Видение прошедшей войны, например… Да и кто может окончательно знать, кто из нас сумасшедший? Тот, кто делает что-то не так как все? Так ведь и монах Авель в восемнадцатом веке делал не так, как все – он будущее России предсказывал: когда убьют императора, когда какая война начнётся, когда царскую династию изведут… За это его и в Шлиссельбург, и в Петропавловку заточали. Писхушек тогда ещё не было… И меня, наверное, можно назвать сумасшедшим. Мне вон Павел во сне мерещится и Авель…

Костик покрутил голову металлической птицы, снова уйдя в свои мысли про сон и предсказания Авеля.

КАНДЕЛЯБР

К обеду в кабинет Капитолины ввалился Комиссаров.

– Слава музею!

– Копальщикам слава, – в секунду ответили Костик и Рабкин.

Прислонив к холодильнику заляпанную лопату, Леонид расстегнул китель и уселся к столу.

– Лёнечка! Ты не помыл руки, – поморщилась Капа.

Комиссаров нехотя пошёл к раковине.

– Опять Капа шпыняет Лёню за то, что он грязь разводит, – шепчет Костик Лизе.

Капитолина проверила, как вымыты руки, и поставила перед Комиссаровым антикварную фарфоровую тарелку с павлинами. Плеснув в неё изысканные волны костяного супа.

– А почему ему такая тарелка эксклюзивная? – покосилась Лиза на свою деревянную плошку.

– Так любит Капа Леонида, вот и балует, – подмигнул Костик.

Сам копатель по обыкновению не замечал, чего он ест и из какой посуды. Пребывая в задумчивости о своих находках и о борьбе с Госдепом.

К тому же его влюблённость в Капитолину превращала любое поданное ею блюдо в волшебное, и зря она так беспокоилась об интерьерах.

– Что новенького в подземельях графини?

Леонид отставил суп.

– Погоди, Капа. Помнишь, я тебе показывал сточную канаву у церкви святой Екатерины? Так вот, сегодня, обмывая в ней сапоги, я увидел там ра-ри-тет…

Комиссаров взял в руки пакет, оставленный у холодильника, и достал из него массив ажурной заляпанной землёй бронзы, напоминающий не то вазу, не то сложной формы подсвечник, и протянул его Капитолине.

Лукич очки в кармане нашарил, чтобы разглядеть раритет:

– Ха! Ваза, не ваза… На птичьих лапах.

Костик задумчиво:

– Скорее нижняя часть канделябра.

Капитолина сияла:

– Лёнечка, какой ты у нас молодец!

Комиссаров довольный развалился на табуретке. Капитолина продолжала смотреть на него нежным взглядом.

– Я и хотел тебя порадовать. Знал, что ты любишь находки для музея. Вот отмоешь и в витрину поставишь. Будешь смотреть на него и про меня вспоминать.

– Да я и так про тебя всегда помню.

Комиссаров сиял, как пуговицы на его кителе.

– Хорошо, когда тебя помнят. И когда ты кому-то нужен. Я вот суп только и ем у тебя, Капа. Дома мне готовить некому. Мы с котом кильку в томате зажуём, вот и весь наш ужин.

Капа, жалостливо охая, продолжала доставать из сумки какие-то домашние угощения, раскладывая их перед Леонидом.

– Кушай, кушай, Лёнечка…

– Изящная вещица, – Костик смотрел на потемневший, местами блистающий позолотой, местами позеленевший подсвечник, и вдруг в голове у него мелькнули кадры из сна про Авеля. Он аж сам перепугался, отчего вдруг сон припомнил? И почему подсвечник как-то связан с ним?

– Лукич, ты канделябр почисти. А я освобожу место в витрине, – раскрасневшаяся Капитолина одаряла Леонида влюблёнными взглядами. Ну как не отвечать взаимностью этому честному и грубому старателю?

Все в музее замечали, что любовное притяжение подстёгивало земляные поиски Комиссарова и стимулировало приготовление Капитолиной костяных супов.

Но одержимость обоих общим делом коренилась не в делах амурных, а в знании великой тайны. Что сила России не только в современных танках и ракетах, но и в нетленности баранок, самоваров и лаптей.

Что сила эта и в солдатской гимнастёрке деда Костика – фронтовика.

И в письмах деда Рабкина – репрессированного перед войной.

И в портрете Сталина, вышитом старательной пионеркой из Павловска.

И кем сейчас эта сила сохраняется? Оборванцами. Полубезумными, больными и юродивыми энтузиастами.

Дохлебал Леонид суп, взял свою лопату и пошёл довольный дальше на раскопки.

Лукич после обеда пыхтел над канделябром.

Костик тоже думал про канделябр, ожидая, когда Лукич его расчистит, чтобы рассмотреть подробнее детали.