Читаем Музей полностью

НИКОЛАЕВ. Довольно высокий процент.

СТАЛИН. Что самое печальное – его не удается опустить. Тебя не удручают подобные данные?

НИКОЛАЕВ (удрученно). Удручают. Таких при жизни расстреливать надо.

СТАЛИН. Вот именно. Это все Троцкий. Он товарищей из ЦК разложил, включая товарища Енукидзе. Товарищ Енукидзе тоже хорош: отвечает за укрепление колхозного строя, а мысли его далеко. Страшно далеко они от пашни. Раз встретил его в Кремле, говорю: «Что, стыдно, товарищ Енукидзе? Видно, говорю, семена Троцкого упали на благодатную почву, а, товарищ Енукидзе?» А он только плачет, плачет, плачет… Так что же мы будем с Кировым делать?

НИКОЛАЕВ. Может, того… Расстреляем?

СТАЛИН. Нехорошо как-то, он – любимец партии. Не по-ленински это, понимаешь?

НИКОЛАЕВ. Придумал. Пусть «Правда» опубликует полный отчет о его похождениях. Во всех, как говорится, деталях.

СТАЛИН. Можно, конечно, и опубликовать… Только что это даст? Ты же в курсе, какие у меня в ЦК товарищи – их потом от «Правды» не оторвать. Да и за тебя обидно, знаешь? Как ты после этого жить будешь?

НИКОЛАЕВ. После этого – только умирать.

СТАЛИН. А других у тебя идей нет, товарищ Леонидов? (Смотрит на портрет Кирова.) Вот в припадке, скажем, ревности ты за себя ручаешься?

НИКОЛАЕВ. Я? Не знаю… Не ручаюсь, наверное.

СТАЛИН. В ослеплении страсти ты за себя отвечаешь?

НИКОЛАЕВ. В ослеплении – не отвечаю. Я, товарищ Сталин, в ослеплении таких дел могу наделать – только держись!

СТАЛИН. Вот этого я и боюсь. Как бы ты мне Кирова случайно не застрелил.

НИКОЛАЕВ. А, верите ли, мелькнула мысль. Сначала соображал: застрелю-ка я товарища Медведя, он от ленинских норм отступает. Как и товарищ Кодацкий, между прочим. Не говорю уже про Лидака с Чудовым. А потом думаю: может, с товарища Кирова прямо и начать? Товарищ Медведь, может, и не виноват, что он такой? Может, товарищ Киров его таким и сделал? Как и товарища Кодацкого. Но не Лидака с Чудовым, эти – просто уроды. Они уже до Кирова такими были, понимаете?

СТАЛИН. Понимаю. Только что же мы с Кировым решим?

НИКОЛАЕВ. А что Киров? Никуда он от нас не уйдет. Давайте для затравки Лидака с Чудовым ухлопаем.

СТАЛИН. Ну, брат, это не ослепление страсти. На Лидака ослепления не требуется, его и так можно. Пиф-паф. А Киров – фигура. Человечище, знаешь? Хотя, если разобраться, – так, говно на палочке. Посредственность, секретаришка. Но эта смерть его сделает, она его поднимет. Мы ему знаешь какой памятник отгрохаем! Или музей. Музей даже лучше, все-таки очаг культуры. Будем с тобой, товарищ Николай, ходить в музей Кирова по воскресеньям. Да, эта смерть будет его рождением.

НИКОЛАЕВ. Какая смерть?

СТАЛИН. Вот чудак! Кто из нас Кирова застрелить собирался?

НИКОЛАЕВ. Не знаю… А может, лучше товарища Медведя, а?

СТАЛИН. И что же ты нам потом предлагаешь – открыть музей Медведя? Вместо Зоологического?

НИКОЛАЕВ. Зачем – вместо? Один другому не мешает. Чем больше музеев – тем, я считаю, лучше.

СТАЛИН. Нет уж, Кирова так Кирова. Не будем мелочиться, товарищ Николаев. Чтобы жертвой такого мощного ослепления стал всего-навсего товарищ Медведь – это даже смешно. Не стоит размениваться на Медведя. Сосредоточься на главном направлении. А партия – она все поймет, даже твое ослепление.

НИКОЛАЕВ. Да, ситуация…

СТАЛИН. Нам хороший музей позарез нужен! В нем ведь и про тебя, товарищ Николаев, рассказывать будут…

НИКОЛАЕВ. Неужели и про меня?

СТАЛИН. Да ты там главным лицом будешь! Лицом, понимаешь, эпохи. В какой-то степени это будет твой музей. А уж там все будет описано. Как за твоей женой ухаживали посторонние, как тебя травило общественное мнение. А ты страдал. И ждал товарища Кирова на углу Каменноостровского с наганом. Где-нибудь, допустим, у кондитерской…

НИКОЛАЕВ. Почему у кондитерской?

СТАЛИН. Не знаю. Экскурсоводы любят, чтобы – у кондитерской. Деталь – она, понимаешь… Да жди, в конце концов, где хочешь – разве в этом дело? Главное – не промахнуться.

НИКОЛАЕВ. В музее и – обо мне. Даже неловко как-то… Что я уж такого сделал?

СТАЛИН. Ты – не промахнулся.

<p>Сцена седьмая</p>

Квартира Кирова. В кабинете Киров и Медведь.

КИРОВ. Докладывай, товарищ Медведь, текущую обстановку.

МЕДВЕДЬ. Текущая обстановка. (Открывает папку.) Докладываю. Поступили очередные донесения от сексота Волковой.

КИРОВ. Кстати, о Волковой. Данные по человеческому мясу проверяли?

ГОЛОС С.-Т. Проверяли. Данные не подтвердились.

МЕДВЕДЬ. Зато Волкова предоставила новые сведения. Пребывая с экскурсией на костеобрабатывающем заводе, она обнаружила спрятанную там машинку для печатания золотых червонцев.

КИРОВ. Старой власти ждут, сволочи, царские червонцы печатают. Где же они машинку прятали?

МЕДВЕДЬ. А в костях и прятали.

КИРОВ. Совсем до ручки дошли – технику в костях прятать. Чьи кости-то?

МЕДВЕДЬ. Да разные, Сергей Миронович, есть даже козьи, например.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сестра четырех

Музей
Музей

«Музей» – третья пьеса в сборнике Евгения Водолазкина «Сестра четырех».«Пьеса "Музей" – не историческая и не социальная. Это не "история", а, выражаясь по-лермонтовски, "история души". Точнее – двух душ. Жанр я определяю как трагифарс – но с развитием действия фарс испаряется, остается трагедия. Грустная повесть о том, как – по Гоголю – поссорились "два единственные человека, два единственные друга".Герои – Сталин и Киров, место и время действия – СССР тридцатых годов. Я мог бы их назвать, допустим, Соловьевым и Ларионовым, но тогда пришлось бы долго объяснять, что один – волевой, а другой – не очень; я был бы рад поместить моих героев на Луну образца 2020 года, но тогда требовалось бы рассказать, отчего в этот момент там сложилась такая безрадостная атмосфера. Обычно я избегаю писать об исторических лицах, потому что реальный контекст отвлекает. Речь ведь идёт не о конкретных людях, а о человеческих типах».Евгений Водолазкин

Евгений Германович Водолазкин

Драматургия

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги