Музей «Шпионский Токио»

Ограниченный в изучении дзюдо, вынужденный вариться в собственном, советском «соку», лишенный возможности общения с иностранными инструкторами и спортсменами, но обладающий обширными знаниями, личным опытом и талантом аналитика, Ощепков вносил в родное ему Кодокан дзюдо одно изменение за другим. В СССР не было татами, и Ощепков заменяет его борцовским ковром. Изменяется стойка спортсменов, становится ниже, больше напоминая позицию цирковых борцов. О ковер ломаются пальцы ног, и Ощепков вводит специальную обувь – борцовки. Их использовали в борьбе и раньше, но не в дзюдо. Не было японской формы – кэйкоги. Кто знает, может быть, белые штаны рабоче-крестьянским студентам слишком явно напоминали кальсоны, и Ощепков начинает бороться в спортивных трусах и в белой куртке. Со временем куртка становится приталенной – постепенно складывается внешний вид того, что после войны назовут словом «самбо».

Пока же новое единоборство именуется в учебном плане на 1934/35 год «борьбой вольного стиля (дзюу-до)». Кстати, тогда же, в 1934 году, Ощепков открывает первую спортивную секцию по дзюдо в Москве – в обществе «Крылья Советов», и через несколько месяцев ее аналоги появляются в Ленинграде и Харькове. В марте 1935-го впервые прошло первенство СССР по борьбе вольного стиля (дзюдо), а в 1937 году Василий Сергеевич еще успел создать и Всесоюзную секцию этого вида единоборств, писал книгу, готовил статьи и методички. А дальше…

20 сентября 1937 года народным комиссаром внутренних дел СССР Николаем Ежовым был подписан приказ № 00593 – так называемый «приказ о харбинцах»:

«Органами НКВД учтено до 25.000 человек, так называемых “Харбинцев” (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Манчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза. Учетные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности».

Ощепков был «харбинцем», он прожил в этом городе около двух лет, не раз бывал там, и харбинский след в его биографии прослеживался вполне очевидно. Более того, Ощепков служил в царской контрразведке, в терминологии того времени являлся «жандармом». Он служил у Колчака, был переводчиком в японском экспедиционном корпусе и, наконец, долго жил в Японии – и наплевать, что везде он был большевистским разведчиком. В довершение всего, в его характеристике в личном деле Разведупра навсегда осталась запись: «По убеждению Ощепков – сменовеховец Устряловского толка». Николай Устрялов – глава колчаковского «агитпропа», идеолог «национал-большевизма» и лояльный к советской власти служащий КВЖД, по представлениям 1937 года, да и последующих семи десятилетий, был лидером одной из «антисоветских политических партий», а значит – расстрел.

Ордер об аресте Ощепкова был подписан 29 сентября, а сам арест произошел 2 октября 1937 года. В его следственном деле нет ни одного протокола допроса. Выдающийся спортсмен и тренер давно страдал от стенокардии и не расставался с нитроглицерином. В 46-й камере 7-го коридора Бутырской тюрьмы, куда его доставили после ареста, никаких таблеток, конечно, держать не разрешалось, и в 18 часов 50 минут 10 октября 1937 года Василий Сергеевич Ощепков скончался от приступа, как тогда говорили, «грудной жабы».

Родившийся и выживший на Сахалинской каторге – там, куда отправляли умирать, он попал в Японию – под крыло святого Николая Японского – и стал учеником самого основателя дзюдо Кано Дзигоро. Потом не раз рисковал жизнью в раздираемом Гражданской войной и переворотами Приморье. Согласился стать разведчиком и снова рисковал жизнью на Сахалине, и вновь вернулся в Японию, в очередной раз увеличивая степень этого смертельного риска. Что ждало бы его в Японии, проработай он там, как Зорге, семь-восемь лет? Сегодня сложно об этом судить, но разве знали бы мы сегодня о том же Зорге, если бы руководители вернули его через год после начала командировки, как это произошло с Ощепковым? Точно известно только одно: вернувшись в Советский Союз и отдавая все силы изучению той части японской культуры, которая сейчас получила восторженное признание во всем мире, Василий Сергеевич Ощепков разделил судьбу большинства отечественных японоведов и множества разведчиков. Был ли он «православным ниндзя»? Каждый отвечает на этот вопрос по-своему – в том числе прогуливаясь по залу нашего музея, посвященному Василию Ощепкову – резиденту с псевдонимом «Монах».