Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Совсем как в Кверини-Стампалиа, главный и едва ли не единственный безусловный шедевр-шедевр коллекции находится на входе – после небольшого закутка с обломками готических скульптур и длинной иконной доской одного из Виварини.

Барон Франкетти, перед самоубийством передавший коллекцию городу (могила его – во внутреннем дворике Ка’д’Оро) так любил «Святого Себастьяна» Мантеньи, что выстроил для него отдельную капеллу, отделанную мрамором в ренессансном стиле.

Дальше по ходу движения размещается коллекция венецианской в основном живописи эпохи Возрождения, хотя и без Беллини (есть одна мадонна его школы), зато с масштабным триптихом Карпаччо.

Много готической и ренессансной пластики, поясных портретов, скульптур святых и декоративных деталей, фризов и барельефов.

Как любая частная коллекция, эта даже не прикидывается рассказом об истории искусств, но образует свой собственный нарратив о том, как второстепенные вещи второстепенных мастеров, соединенные в произвольном порядке, начинают взаимодействовать на камерном, домашнем уровне.

Впрочем, собрание Франкетти достаточно обширное и качественное (особенно если, скажем, сравнивать его с поточными залами последнего этажа Ка’Реццонико, где в неограниченных, казалось бы, количествах собран третьестепенный XVIII век), с отдельными самодостаточными шедеврами.

Четыре из них, самые эффектные и дополненные скульптурными бюстами и выцветшими шпалерами, показывают в «главном» зале – выставочном квадрате возле выхода на резной готический балкон, известный по многочисленным венецианским открыткам.

И картины, надо сказать, ему проигрывают, несмотря на то что вид с балкона на Гранд-канал самый обычный, тогда как шедевры в квадрате подобраны весьма изысканно.

Во-первых, строгий мужской портрет работы Тинторетто.

Во-вторых, прекрасная красавица, написанная Тицианом и, в отличие от «La Bella» все из того же Гримани, не залакированная.

В-третьих, это огромный и совершенно роскошный мужской портрет в полный рост, выполненный Ван Дейком, уже, кстати, не первый раз встречающимся в венецианских музеях и церквях.

Ну и, видимо, для полного комплекта – жизнерадостный Бордоне с вольготно раскинувшейся полулежащей пышнотелой обнаженной красавицей, оттеняющей светскую сдержанность портретов Тинторетто и Ван Дейка, а также скромность дамы, показанной Тицианом, лишь намекающим на вулканическую чувственность своей модели прикрытой руками обнаженной грудью…

Потом по скрипучей деревянной лестнице, перенесенной в Ка’д’Оро из какого-то другого особняка, поднимаешься в следующий зал, где современное искусство (в центре), приписанное к программе Биеннале, перепутано с щепоточкой малых голландцев, совсем старинных нидерландцев и, «до кучи», прочими остатками коллекции.

Выставка актуальных течений завязана на цитирование классических работ (от Микеланджело до Моне), и от нее хочется бежать (хотя справедливости ради все-таки отмечу пару прекрасных работ моего любимого Сая Твомбли) на балкон, благо он открыт.

Уже практически стемнело, и в готические арки его льется густой синий свет; сбоку – вход на антресоли, где проходит выставка старинного еврейского серебра. Не спрашивайте меня, почему именно его и почему именно там, вместе с керамическими черепками. Гетто рядом. Поэтому, возможно.

Важнее, во-первых, что вид на Гранд-канал подтверждает многократно виденное: вечером жизнь здесь, «на главной улице города», вымирает, дворцы знати стоят с темными окнами и выглядят окончательно неживыми. Даже если фасады их и подсвечивают (но крайне тускло и нерегулярно).

Вся жизнь переносится в воду, по которой снуют кораблики и лодочки, трамвайчики и такси совершенно шанхайского, если сверху смотреть, вида. Людей же можно увидеть только на остановках вапоретто – рядом с Галереей Франкетти как раз есть одна такая. Других бытовых возможностей оказаться вечером на Гранд-канале, кажется, нет.

Казино Венеции и дорогущие отели, имеющие приватные причалы, конечно, не в счет.

Во-вторых, площади, отданные биеннальной пустоши, обычно заполняются десятками фрагментов, оставшихся от фресок, постепенно слезавших с фасадов парадных палаццо. Та самая коллекция, от Джорджоне и Тициана до Тьеполо, фрагменты которой я видел в палаццо Гримани, только гораздо насыщеннее и интереснее. То, за чем, собственно, и нужно идти в Золотой дом, Ка’д’Оро. Ибо, ну да, не оставляет ощущение, что картины здесь не самое важное, что они приложение к чему-то невидимому, но существенному.

Потом понимаешь: классическая (гм-м-м… типовая) планировка венецианского палаццо нарушена нелепыми реконструкторами, залы лепятся друг к другу проходными галереями, вместо того чтобы образовывать велеречивые анфилады.

Читаешь путеводитель – и точно: граф Трубецкой подарил это резное чудо балерине Тальони, которая и «учинила варварскую реставрацию». Балерина сломала внутренний строй дворца, нарушив его персональный экологический баланс, поэтому теперь, недомученный, он обо всем и ни о чем; внешне, со стороны Гранд-канала, Ка’д’Оро гораздо эффектнее и целее, чем внутри.