Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Притом что общее движение стен, одетых в латы дубовых пахнущих ладаном панелей, ни на секунду не прекращают многочисленные вихри внутри картин, перетекающие на соседние. Которые, да, сильно потемнели и оттого стали чуть сдержаннее, чуть лаковее, но при этом не перестали жить своей особенной вечерней, совсем как после венецианского заката, жизнью.

Скуола Гранде ди Сан-Рокко (Scuola Grande di San Rocco) – 3. Тинторетто в 3D вместо фото

В Скуоле – строжайший запрет на фотографирование, хотя щелкать объективом в момент, когда ты постоянно «щелкаешь клювом», практически невозможно.

Твой процессор оказывается загружен (перегружен) таким количеством разнородных, разнозаряженных процессов, раздирающих на драки-собаки, что дополнительная опция способна вывести из равновесия, даже из рабочего состояния весь воспринимающий организм.

Тем более что свет здесь поставлен таким образом, чтобы сделать это запечатление невозможным. Лампы и фары, подсвечивающие картины, бликующие по Новому Завету и дополнительно искажающие Ветхий, заставляют воздух верхнего зала загустевать до состояния давным-давно просроченного бальзама.

Да, а есть ведь здесь еще и ход в недавно отреставрированный зал Альберго с громадной работой про Голгофу[12] и другими, менее масштабными историями о Христе у Пилата, Несением Креста и прочими разноцветными евангельскими эпизодами, решенными панорамно. С одновременными многофигурными наплывами и совмещениями разных плоскостей, пространств, перепадами локальных мизансцен и окраинных территорий.

Здесь, симметрично залу Альберго, есть и дубовая гостиная, в которую, слава богу, не пускают, и реставрируемая алтарная часть, сокрывшая четверть зала под темными одеждами.

Спускаешься на первый, в более спокойный зал Террена (Нижний), откуда стартовал парой часов раньше и где картины Тинторетто не подменяют окна, но чередуются с ними. Из-за чего в пространстве возникает нейтральный бесцветный воздушок и напряжение начинает падать. Резко сдуваться. Здесь «всего» шесть больших полотнищ с «Благовещением», «Бегством в Египет» и «Успением Богоматери», которым дневной свет добавляет неожиданной эффектности простоты, но я сосредоточился не на них, а на двух парных портретах, засунутых в самый дальний от входа угол.

Это «Мария Магдалина» и «Мария Египетская», взятые без какой бы то ни было композиционной преувеличенности, в узком вертикальном формате. Лишь одинокая фигурка, окруженная ласковым светом (Магдалина сидит лицом к нам, Мария Египетская – спиной, и складки ее одеяния рифмуются с пробегающим мимо водоемом), инкрустированная в фосфоресцирующий пейзаж.

Кажется, две эти работы (самые, вероятно, последние из цикла, украшающего Сан-Рокко) написаны за шаг до барбизонцев. Ну и всего, что за ними последует.

«Работа, которую исполнил тут художник, колоссальна. Помимо плафонов и бесчисленных декоративных панно, ему надо было написать около двадцати больших композиций. В их числе находится огромное „Распятие“ на стене трапезной. Эта Голгофа – целый мир, мир трагического движения, в котором отдельные люди и даже всадники теряются, как песчинки, и событие, как ураган, проносится над ними вместе с грозовыми облаками на смятенном небе. В той же комнате, на другой стене, „Христос перед Пилатом“ – в белой одежде среди сгущающейся над ним горячей тьмы, незабываемо одинокий, спокойный, поставленный на этих ступенях рукой судьбы – один из лучших образов Христа в искусстве. Особенно верно передает дух Тинторетто „Благовещение“, написанное в нижнем зале. В тихую комнату Марии с бедным каменным полом и соломенным стулом, где так хорошо думалось, ворвалась буря, не один ангел, но целый сонм ангелов, подобный огненному облаку. Стена рухнула, и Ave Maria звучит грозной радостью сквозь шум разрушения».

Из «Образов Италии» Павла Муратова