Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Вот что может быть интересно: там, где сейчас висит эта картина, раньше находился алтарь, над которым ее и поместили с самого освящения. Но в конце XVII века церковь серьезно перестроили, передвинув фасад (и, соответственно, все остальное) на 90 градусов. Вот почему ее и пришлось оформлять и расписывать заново. Вот отчего теперь она смотрит на уютную площадь, бывшую некогда рыбным рынком.

Мысленно хватаешь себя за рукав, заставляя остаться у картины еще немного, тем более что услужливый служка помогает разменять евро и показывает, куда его нужно вставить.

Вот она, судьба «артиста»: одного Веронезе, изображающего святого Пантелеймона, отвергающего помощь Гиппократа (склянку с лекарством, которую ему из-за спины протягивает типичный веронезевский персонаж второго плана), тебе за глаза достаточно, но рядышком ты видишь еще одну табличку с именем и вновь лезешь в карман за монеткой.

Служка говорит, что, мол, не надо, это не сам Веронезе, но его школа, бабушка надвое сказала, лучше использовать денежку с большей пользой.

И он отводит меня к другому аппарату, стоящему уже возле алтаря, кидает 50 центов ему в пасть, потолок вспыхивает подсветкой, и вся фантастика бесконечного порхания и полета вываливается на тебя полнотой многоцветия, точно белье из корзины.

И ты видишь триумф, а точнее глорию такой силы и красоты, которой никогда и нигде не видел, хотя и идешь из Скуола Сан-Рокко.

Эффект достигается за счет того, что роспись идет одним куском, растекаясь от края до края потолка лакированной шкатулки. В которой ты, непонятно каким образом, очутился под крепко захлопнутой крышкой.

И хотя сам потолок ровный и плоский (443 кв. метра сплошной живописи, сшитой из 40 кусков холста), барочные обманки создают на его цветовом поле целый каскад полостей и взъемов, многофигурных промежутков и совсем уже отдаленного, как на самой высокой горе, небесного пика, возле которого мечутся фигурки, которых уже практически не видно из-за слоев бисквитных облаков.

Есть специальный термин, описывающий эту манеру утолщать нижние конечности и истончать торс, ведущий к маленькой голове, с тем чтобы обманка выглядела еще более натуральной.[13]

На прямоугольнике «основного» потолка, расположенного над центральным нефом, стопы и икры персонажей небесного воинства нарисованы в духе Микеланджело или, будем скромнее, в стиле титанов Джулио Романо. Некоторые из них свешиваются за «парапет» боковых ограждений и внутренних карнизов (уже настоящих). А вокруг алтаря, куда вся эта невозможная шелковистая красота утекает мощным живописным потоком, заполняя маленький купол, танцуют точно вырезанные из картона ангелы.

Включив лампочки, я пригляделся. Да они же не вырезанные, но тоже нарисованные! Рёскин, говорят, от всей этой красоты сильно плевался, посчитав ее отчетливо вульгарной.

Зато по краям прямых и темных стен, переходящих прямо в театрально мельтешащий потолок (мизансцена рассчитана до последнего мизинца), на внутренних карнизах действительно сидят отдельные, как бы вырезанные из ирреальности плафона фигуры.

Но и это еще не все. Проникнувшись сочувствием, служка подсказал пройти в две капеллы, находящиеся слева от алтаря.

Две совсем уже маленькие комнатки в подсобных заалтарных помещениях.

Но в первой (капелла дель Кьодо) висел преогромный и сочный, как апельсин, Антонио Виварини, а во второй (капелла делла Санта-Каза ди Лорето, причем об этом не говорит ни один путеводитель) есть фрески Пьетро Лонги, более известного своими бытовыми, «шуточными» картинками. Но здесь Лонги изобразил не «сатиру на нравы», а ангелов. Весьма неожиданный поворот!

Стены этой небольшой комнаты оказались практически лишенными покрытия, видны старые грубые кирпичи, на которых, то там, то здесь, возникают, поверх оштукатуренных облаков, умильные ангельские мордашки.

И не где-то там на потолке или под колосниками, а здесь же, на уровне глаз. Их даже можно потрогать, так они близко. Если бы, конечно, не видеокамеры, я так бы и поступил.

Скуола Гранде деи Кармини и церковь Санта-Мария деи Кармини (Scuola Grande dei Carmini, Santa Maria dei Carmini)

Тут вот еще что важно: обыденность происходящего. Венеция, несмотря на вопиющую ненатуральность, удивительно конкретна. Материальна. Осязаема.

В мечтах и фантазиях все твои магниты окружены ореолом чистых сущностей. Все они «промыты, как стекло» и выложены, каждая, в отдельной витрине. Понятно ли, о чем я?

Сознание «промывает» объект, когда приспосабливает его к себе, конвертирует на внутренний язык-без-языка, трансформирует независимую от тебя данность в нечто окончательно съедобное и понятное.

Ты говоришь «Тьеполо» или «Веронезе», и во рту распространяется вкус и текстура бисквита, венецианского печенья или барочного повидла, вы давленного наружу из кондитерского конуса с прорезью по средине.