Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Ниже ее, как бы уже за границей основного сюжета, гостем из реального мира, размещен очень одинокий карлик, повернутый к нам спиной. На нем песчаного цвета шаровары, шляпа с пером, болотного цвета кацавейка с коричневатой накидкой. Опершись на колено, он отклячивает пятую точку, идеально совпадающую с глазами среднестатистического посетителя бального зала и типического зрителя этих взбитых сливок.

Все они приготовлены Тьеполо так, будто бы изображаемые им персонажи застигнуты врасплох. Они не позировали, но плавно текли внутри своих траекторий.

В простенках около этих двух картин возникают промежуточные и как бы вспомогательные окна. В них хлопочут слуги, мелькают девушки, голубеет прозрачное до ощущения полного исчезновения небо, как бы заснятое за мгновение до исчезновения, – лучше Тьеполо никто, кажется, не умеет отлавливать вот это почти неуловимое, невесомое вещество легкости и беззаботности, разлитое в окоеме.

То, что потом обернется стилизацией у «Мира искусства» и разных прочих декадентов, здесь является единственно возможным проявлением себя.

Хотя, вероятно, это нам из-за многократно переусложненного знания о развитии искусства в последующие после Тьеполо века и годы теперь только так кажется. Мы хорошо понимаем, как производится и действует глянец, изобретателем которого хочется назначить венецианских виртуозов во главе с Риччи, с обязательным участием семейства Тьеполо в качестве коренников.

Возможно, нам хотелось бы так думать о временах, которые мы не застали и представляем по разрозненным деталям, недостаточным для реконструкции целого:[25] то, что Тьеполо обходится без зеркал, а окна занавешены, не кажется случайностью – барочная раковина почти обязательно должна быть замкнута на саму себя, вариться в собственном соку.

Здесь она все еще колышется, трепещет и вьется под синтезированными небесами, переходящими в иллюзорные стукковые скульптуры. То есть в обманку в квадрате, так как обычно стукковые детали любят прикидываться мрамором. Компания же Тьеполо идет дальше и делает рисунки декораций с многочисленными стукко-узорами.

Так получается, извините, театр, разыгрывающий самого себя – статичный, но одновременно двигающийся в разные стороны, действительно ползущий, наползающий.

И точно озвученный совершенной звуковой дорожкой, где плеск воды переплетается со звоном посуды, собачьим лаем, «репликами в сторону», криками чаек.

Даже облака издают у Тьеполо какие-то специфические, воздушные звуки пузырящейся пены, что щелкает и лопается, но от этого не становится менее прочной. Отдельно стоит прописать запахи.

Поразительный талант: уметь из ничего сгущать осязаемые пространства и при этом не утяжелять их, не перегружать и не нагружать хоть каким бы то ни было весом. Никакой гравитации, хотя физика у Тьеполо, безусловно, присутствует. Законы предельно точны, и выходящие из них следствия тщательнейше соблюдаются.

Просто это какая-то иная физика, вызываемая соседством классической архитектуры и бескрайнего простора, куда в центр, словно в бассейн, запускаются всевозможные крылатые сущности. Легкоструйные и цветастые, как бабочки или линялые мотыльки.

Нормальная центростремительная, интровертная, сложно устроенная, но весьма легко усваиваемая утопия, засасывающая глаз наблюдателя внутрь.

Скорее всего, Венеция тоже такой не была, но именно такой, на небесах, хотела бы себя видеть. Вот Тьеполо и сочинил всю эту порционную бесконечность, каруселью крутящуюся в тартарары.

Очень веселая, крайне трагическая живопись.