Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Очень уж сильным оказалось впечатление от церкви Мадонна дель Орто, куда я пришел в самом начале, а посещения предыдущих четырех «станций», наслаивающихся друг на дружку, весьма похожими.

Или я просто наелся «шедеврами изобразительного искусства, и организм включил вторую скорость.

Сан-Стае (Святой Евстахий) стоит лицом к Гранд-каналу – как следует его не сфотографируешь и не рассмотришь, зато именно эта церковь первой бросается в глаза при въезде в город через канал Каннареджо[28] из-за демонстративной пышности. Хотя красота эта и оплывается из-за постоянной сырости специфического местного климата.

Вся ее физиономия внешняя, несущаяся к воде, к собственному отражению, создающая кипеж на пустом месте: вроде много всего, а съел полую сахарную голову – и уже не помнишь вкуса.

Снова голоден.

Хотя я ни на секунду не забываю о том, что, появись такое здание в любом русском городе, жизнь его навсегда изменилась бы. Влияниям такой постройки не было б конца; здесь же все, в том числе окоченевшее барокко Грасси, выглядит просто и повседневно.

Перед фасадом Сан-Стае – небольшая площадь со ступенями, уходящими в воду, остановка вапоретто и казино на другом берегу.

Чуть более сдержанное барокко продолжается и внутри. На стенах центральной апсиды с фигуристым алтарем устроено нечто вроде локальной картинной галереи – по семь автономных картин разного качества (одна из них, например, Тьеполо-младшего или Пьяццетты, и Росси – короче, весь венецианский XVII век, заслуживающий внимания, тут) с обеих сторон.

Картины развешаны здесь на внутренних стенах алтарного полукруга без каких бы то ни было украшений и украшательств – просто в три ряда тут и там. Чем это отличается от музейной экспозиции, которая тоже вроде не украшательским целям служит, непонятно.

Другой, достаточно большой Тьеполо висит в отдельном зале справа от алтаря. Там разнобойные картины обрамляет настенная роспись с портретами, видимо, представителей рода Мочениго.

Так вот правая часть этой настенной галереи закончена вся, а левая зияет черными овалами – то ли род прервался, то ли иная какая причина свалилась, но вот налицо полнейшая асимметрия оформления.

Здесь же, через капеллу, сбоку висит неплохой Пьяццетта, воспевающий весьма натуралистически изображенные мучения святого Иакова.

Прелесть Сан-Стае в том, что она – одна из тех немногих поздних построек заметной наружности, которым удалось вписаться в аутентичный ландшафт, став естественной, а не выхолощенной и будто бы извне привнесенной, данностью. Явлением венецианской природы.

Понятно, что место это разрабатывалось задолго до того, как Джованни Грасси выиграл тендер, опередив со своим проектом 11 других архитекторов: первый вариант церкви здесь был поставлен в 966 году, а снесен в 1678-м; то, что мы видим теперь, «новодел» 1709 года. И то, что внутри в основном «живопись века Просвещения», круга виртуозов с добавлениями Пьяццетты и Тьеполо, рассказывает как раз о времени ее «пуска в строй», обживания по последней моде и заполнения наиболее актуальными художниками тех лет.

Собственно они, а не резной фасад и тем более не выстуженная в палладиевском стиле монументальная «нутрянка», выставленная через огромные тройные полукруглые окна под потолком, делают Сан-Стае исключительной. И быть может, незабываемой.

Впрочем, я уже заметил, что все большие палладиообразные церкви, лицом своим выходящие непосредственно на набережную Гранд-канала с левой его стороны, опустошены, точно вымыты мощным потоком – осталось лишь понять каким: речным? морским? пространственно-временным? метафизическим?

Впрочем, все это вопросы сколь красивые, столь и бессмысленные; гораздо важнее ощущение того бескрайнего внутреннего простора, которое внесло палладианство в эти тесные и затхлые кварталы, напоминающие бабушкины чуланы. Венеция, не знавшая собственной античности, таким странным образом как бы расчищает место для мраморной геометрии зияющего отсутствия, способного победить любую живопись и скульптуру.

За такими фасадами на самом-то деле прячется межвидовая борьба за первородство, в которой, как правило, побеждают художники, создавая главные месторождения ауры[29] и аутентичности, траченные в веках, но так до конца и не растраченные.

Вероятно, в том числе и оттого, что «в этих пыльных и темных домах» рассмотреть живопись как следует практически (sic!) невозможно. Даже в таких светлых «вокзальных залах», каким является центр Сан-Стае, интерьер которой, как нарочно, устроен таким образом, что непосредственное, глаза в глаза, любование холстами никак не получается. О плафонах потолка (особенно надалтарном) и говорить нечего. Даже когда с погодой повезло…

Несколько лучше дело обстоит с картиной, вмурованной в потолок сакристии, но там качество потемневшей живописи подкачало. Хотя, если по стилю и цветовой гамме судить, это вполне может быть Пьяццетта.