Мужчина апреля

Но я знала и то, как вырос рейтинг самоубийств среди шведских женщин и среди мальчиков, которых в десять лет начинали отрывать от матерей. Да, отрыв там растянут во времени, и даже после отрыва коммуникацию между матерями и сыновьями разрешают поддерживать. Но все равно это спорное решение. Мягко говоря. Большинство стран его резко осудили, хотя и с интересом наблюдали за шведским экспериментом. Но одно дело – наблюдать, а другое дело – участвовать, как подопытные кролики. К тому же никто нас в этой Швеции особо не ждет, процесс эмиграции довольно сложен.

– Ника, ты же понимаешь, что Швеция – это не выход. Это просто отложенное решение. В десять лет ребенка все равно заберут, и будет еще хуже.

Ника отпустила мои руки, лицо ее пошло красными пятнами.

– Через десять лет, может, и мир будет другим. Что-нибудь наверняка изменится. Справятся наконец с этим гребаным вирусом! Ведь весь мир над этим работает…

Я молчала. Бессмысленно было сейчас пытаться втолковать Нике, что мир над этим работает уже много десятилетий… и ничего не наработал…

– Тебе не понять, Ади, тебе не понять. Если бы этот мальчик был твой, был бы в тебе – ты бы поняла. Да, мы вроде как семья. Все у нас нормально, в «Кибелу» вот пришли. На море собираемся. Ты так крепко стоишь на земле. Всегда знаешь, как думать и что делать. Ну и вообще, нас учили, что в семье жить всегда лучше. Я за тебя цеплялась. Думала, пропаду без тебя. Думала, ты меня вытянешь. Заземлишь. А куда тянуть-то? Куда? Я даже не уверена, люблю ли я тебя… И догадываюсь, что ты меня тоже не любишь. И не любила толком никогда… Были хорошими подругами, честными, верными. Старались обе как могли. Но тебе что-то совсем другое от любви нужно… Я про тебя уже ничего не понимаю, Ади… Зато я понимаю, что люблю его. Моего мальчика. Не знаю, как это работает, но я с этим ничего поделать не могу. Если понадобится, я ради него убью. Даже тебя, Ади. – Ника закрыла руками лицо.

Креветки остывали на моей тарелке.

– Это в тебе гормоны говорят, Ника, обычные гормоны. Ты же вся ими накачана. Все пройдет, мы скоро успокоимся.

Ника отняла руки от лица, посмотрела на меня внимательно и очень по-взрослому:

– Ты еще не поняла, что это никогда не пройдет? Что все изменилось? Навсегда?

Я хотела ей возразить, даже начала продумывать какой-то монолог, но тут слова застряли у меня в горле. На экране напротив появилось лицо Томми с календаря. Мужчина Апреля, обычная телевизионная разбивка между программами. У меня, наверное, никогда не выработается иммунитет к его прекрасному лицу, острому, как бритва. Потом на экране стали возникать детские и юношеские портреты Греты – очередной трибьют покойному министру. Грета – младенец, Грета – школьница, Грета побеждает в марафоне, Грета на выпускном вечере, Грета – студентка… У Греты – студентки была короткая стрижка. Волосы темные и кудрявые, хотя мы все знаем светло-русую Грету с гладкой прической, аккуратно уложенной на прямой пробор. У юной Греты непослушный локон падает на высокий лоб. Зеленые глаза смотрят исподлобья, красиво вырезанные губы загадочно улыбаются. Я знаю эти губы, я их целовала… Эти высокие резкие скулы, этот острый подбородок… Я застыла с открытым ртом. «Господи, какая же я дура! Как я сразу не догадалась? Какая же я дура…»

– Что с тобой, Ади? Почему я дура, это понятно. Но ты-то почему?

– Что почему?

– Почему ты дура?

«Я что – говорила вслух?»

– Ади? Сядь!

– Так ты бы, значит, убила из-за этого мальчика?

– Да, – спокойно ответила Ника. – Убила бы не задумываясь.

Я встала, наклонилась к Нике, крепко ее обняла:

– Прости, моя дорогая, прости меня. Мне сейчас надо бежать. Но я тебе помогу, обещаю. Мы с тобой заодно. Я – твой друг. Все будет хорошо. Только сейчас мне надо идти… Ты тут поешь, заплати моими баллами, ладно? Я тебе напишу, я позвоню… я объясню… потом…

Схватила сумку и побежала к выходу, лавируя между столиками, игнорируя Никин крик и взгляды окружающих. В спину мне загадочно улыбалась Грета. Томми. Грета. Томми. Одно лицо. Мать и сын.

13.45

На бульваре я плюхнулась на скамейку и несколько минут глубоко дышала, пока сердце не перестало скакать. Сказала своему сердцу: «Молчи, глупое». Запомнила эти слова из какой-то далекой русской классики.

Трясущимися руками набрала номер Томми. Он ответил сразу.

– Томми? Это я… Я, Ариадна. Нам надо поговорить. Ты сейчас один?

– Привет, Ада, – сказал Томми, как будто совсем не удивившись.

Оттого, что он назвал меня по имени, закружилась голова.

– Да, я один. И еще несколько часов буду один. Приходи, если можешь.

– Да, могу… Скоро буду. – Нажала отбой, двинулась в сторону дома Греты.

Отойдя шагов на десять, вспомнила, что забыла на скамейке сумку. Вернулась ее забрать.

Незнакомая пожилая женщина, проходившая мимо, заботливо заглянула мне в лицо, приблизилась, взяла за локоть:

– Дорогая, с вами все в порядке? Вас прям шатает, как бы вы в обморок не упали. Может, вам врача вызвать?

«Меня шатает? Надо же, ничего не замечаю…»

– Врача? Что вы, не надо, я в полном порядке… Просто задумалась.

Женщина улыбнулась недоверчиво.