Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Вместе с тем Хайдеггер остаётся одним из величайших умов в истории философии, шире, культуры, можно назвать его аргументы аргументами Мефистофеля, или как-то иначе, но отмахнуться от них невозможно. И нацизм, и антисемитизм, не привнесены к нам из другой цивилизации, они отступили, но не исчезли, никогда не исчезнут, только могут поменять своё обличье. Именно по этой причине столь важно вчитываться и обсуждать «Чёрную книгу» не прибегая к публицистике. Такие обсуждения укрепляют дух мировой культуры и становятся защитной реакцией (настолько, насколько это возможно) от будущих опасных эксцессов. А нам остаётся обращаться к «истолкованному», чтобы научиться распознавать обличья «нацизма и антисемитизма», даже в тех случаях, когда они могут показаться безобидными.

Второе.

Мой текст не мог бы появиться без книги Н. Мотрошиловой (отчасти, книги Р. Сафрански). Ничего зазорного в этом не вижу, но «Платон мне друг…»[811], и у меня есть право высказать собственную точку зрения.

Ещё раз вообразим себе «вход» и «выход» взаимоотношений между Хайдеггером и Арендт.

На «входе»: умная, красивая, искренняя студентка, которой 19 лет, и Учитель, который старше её на 17 лет, уверенный (самоуверенный), что в него должны влюбляться юные особы, если у них хватит ума, а ещё больше интуиции, прозреть масштаб его философствования.

На «выходе»: прошло ровно 50 лет, женщине 69 лет, мужчине соответственно 86 лет, они живут в разных странах, женщина навещает своего Учителя, который по-прежнему бесконечно ей дорог, расстаётся в беспокойстве о его здоровье, но, возвратившись домой, внезапно умирает. Учитель пережил её на полгода, и мы вправе сказать, что они умерли в одно и то же время.

Меня, не менее Н. Мотрошиловой, потрясает, ошеломляет, сбивает с ног, злит, растаптывает, крик застревает в горле, – не могу найти точные слова – когда воображение прокручивает этот «вход» и «выход». Возникает естественный искус придать этому «входу» и «выходу» универсальный характер, но понимаю, что следует удержаться от обобщений. Ещё и по той причине, что сегодня у нас нет оснований проводить непроходимую границу между чувствительными женщинами и не чувствительными мужчинами.

Н. Мотрошилова прибегает к слову «любовь», как бы допуская, что слово это снимает многие вопросы во взаимоотношениях Хайдеггера и Арендт. Соглашусь (как обойтись без этого слова) и не соглашусь одновременно. «Любовь» (слово, понятие, термин) не некая герметичная монада, равная самой себе, не некий готовый эталон, помогающий распознать настоящее и фальшивое. Это просто попытка удержать в одном слове то, что как-то надо обозначить, даже осознавая, что оно не подчиняется рацио.

Мне уже приходилось писать, повторю, прошло время, и слово это начало всё больше выдыхаться. Возможно, подобно некоторым северным народам, у которых нет обобщающего слова «снег», но есть множество слов со значением «снежного», следует отказаться от единого слова «любовь» и употреблять различные слова, которые способны фиксировать те или иные проявления «любви».

Или придумать слово, которое имело бы в виду только то, что относится к «любви» между мужчиной и женщиной, расширив его границы на «любовь» между мужчиной и мужчиной, женщиной и женщиной. Но и в этом случае необходимо осознавать, что отношения эти всегда уникальны и неповторимы, всегда «вещь, которая сама по себе».

В полной мере уникально и неповторимо то, что происходило между Хайдеггером и Арендт.

Женщина, готовая стать (и во многом являвшаяся) адвокатом своего Учителя в вопросах, по которым другим не простила бы самую толику фальши. В этом и проявилась её глубинная женская суть. И остаётся только догадываться, как бы она повела себя, прочтя «Чёрные тетради». Не исключено, что просто сказала бы себе (только себе): «будто я всего этого не знала».

Мужчина позволил женщине быть его музой, не более того, возможно на самом деле считал, что политическая философия не совсем философия,

…кто-то вправе сказать, что Ханеке[812] не прав, что «любовь» имеет в виду взаимоотношения молодых, не следует использовать слово «любовь», когда речь идёт о старой женщине, становящейся маразматичной в преддверии смерти, и о старом мужчине, который ухаживает за ней, это не совсем «любовь»…

но дело не только в этом, муза не должна создавать свои труды, не должна становиться знаменитой, только оставаться при великом человеке, не более того.

А нам остаётся разгадывать то, что происходило между Хайдеггером и Арендт, продолжая разгадывать самих себя во времени, в котором мы оказались.

В заключении приведу слова Хайдеггера из переписки с Арендт:

«Мы сами превращаемся в то, что мы любим, оставаясь самими собой. И тогда мы хотели бы отблагодарить возлюбленного, но не в состоянии найти что-либо достойное его. Мы можем отблагодарить только самими собой».

На мой взгляд, несмотря ни на что Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт, в целом, смогли отблагодарить друг друга. Это постоянно следует иметь в виду.

И самое последнее.