Мужчины и прочие неприятности

Двор перед домом был ложью. Место двора было, наверное, проклятым. Я жила в сером доме с человеком-невидимкой так долго, что сама начала превращаться в серость, дым, и моя речь тоже стала звучать странно. И герани, герани – они увяли.

Не мешало бы пойти в хозяйственный магазин и купить банку краски поярче.

У ТЕБЯ НЕТ НИКАКОЙ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ. Онни встревожили слова женщины. Как обычно, он был не в состоянии их проанализировать. Он знал только, что его это вконец измучило, и он не мог ничего с этим поделать. Он был истерзан до такой степени, что вынужден был резко затормозить, и следующие позади него автомобилисты стали сигналить долго и непрерывно. Взгляд Онни был прикован к нижнему краю лобового стекла, пока не оторвался от него и не сосредоточился на движении на главной дороге. Женщина всегда произносила что-то провокационное, пытаясь добиться от него реакции, да, так оно и было. Только лишь одна пустота, фразы, привычки, перебрасывание словами. Как это возможно? Тебе уже за сорок! Онни не поддался на провокацию. Хотя боль от подобного унизительного высказывания осталась – как если бы его посадили в лужу без всякой на то нужды.

Радио наполняло салон неблагозвучными мелодиями. “Если бы я вдруг угодил в аварию со смертельным исходом, этот поп-певец хрипел бы сейчас над моим бездыханным телом. Выглядело бы это довольно неприятно. Лучше, чтобы была другая музыка – что-нибудь интеллигентное, торжественное, печальное… Хотя пусть уж звучит неподходящая музыка, раз он умрет в момент полной запутанности своих рассуждений и потери душевного равновесия. Откуда, ради всего святого, ему пришли сейчас на ум эти мысли?!”

Онни потряс головой, надул щеки и фыркнул. Я хочу назад мою старую голову. Ради Христа!

Если бы я мог покинуть это место и время и двинуться в обратном направлении своей жизни, минуя места и ситуации, и добредя наконец до самого детства, я бы отыскал то, с чем разминулся. У меня нет для этого названия, но я видел его в выражениях лиц, в смехе, слезах, в приступах ярости.

– Что нам теперь, по-твоему, следует делать? – спросила женщина.

Онни, растерянно уставившись в пол, повернулся к ней спиной и начал теребить пакет с мусором.

– Пойду вынесу мусор, – сказал Онни.

“Есть вещи, которыми я доволен, – думал Онни. – но – счастлив?! Глупое у меня – счастье. Я мог бы его поменять. Несомненно, такая возможность существовала”.

Давным-давно в другой жизни Онни в первый раз встретил женщину. Тогда, очень короткое время, они были лишь вдвоем на всем белом свете.

– Я никогда не видел моря, – сказал Онни.

– Я отвезу тебя на пляж, – сказала женщина.

Женщина сделала шаг, Онни – тоже. Женщина закрыла глаза от ветра, Онни – вслед за ней. Так они танцевали друг с другом в зеркальном отражении, пока с моря не набежала высокая и быстрая волна, от которой у них промокли обувь и ноги. Они одновременно дышали, одновременно смеялись, одновременно прижимались друг к другу, одновременно уверяли друг друга в любви.

Около главной магистрали перешли к серому дому с белеющими по углам досками и оконными рамами, и геранями, геранями!

Когда позже ветер немного утих, они одновременно отстранились друг от друга, чтобы не причинить боли.

РУКИ НЕ ДАВАЛИ РОЗЕ ПОКОЯ. Может быть, активность рук компенсировала недостаток слов? Руки хотели действовать, показывать, звать. Руки хотели обращаться, понимать, касаться, но – прежде всего – чувствовать.

Руки жаждали рисовать, царапать, вязать, молоть, печь, ловить рыбу, убирать. Они не желали брать больничный. Теперь они требовали красок.

– Кто хочет? – спросила Роза, помахивая жевательными костями.

Пес мигом показал, кто.

“Он показывает это вот так, – думала Роза. – Собака говорит лапами и действиями. Ей не нужно слов. Приказы она считывает по силе голоса и жестам. Ей неведомо, что из всех человеческих изобретений самое эластичное и удивительное – это язык. По сравнению с запахами фонетика, вероятно, не представляет собой ничего стоящего”.