Онни отмерил от макушки ели пару метров и попытался каким-то образом распилить дерево пополам. Верхушка составляла лишь небольшую часть от длины ели и вся была в морозных шишках. На ели, должно быть, было больше шишек, чем иголок! Адский труд, казалось, уже предвещал близкую победу, как вдруг нежданно-негаданно икру Онни пронзила зверская боль. Тяжелое тело ели, частично опиравшееся на заснеженные валуны, скользнуло вниз, и тотчас же работавшая бензопила задела ногу Онни.
Ох…
Онни задержал на секунду дыхание, чтобы выругаться, однако не нашел подходящего слова. Это было связано, как часто бывает, не с трудностью выбора, а только с тем, что Онни обычно был выше бранных слов или скорее ниже, поскольку, по его мнению, случаи столь уж драматичные, когда было невозможно обойтись обычными словами, случались редко. Состояние крайнего раздражения не отпускало, хотя порванная штанина открывала длинную и уродливую на вид рану, из которой, пульсируя, текла кровь на сапог и заснеженный валежник. Кое-как, возможно, собрав всю нерастраченную силу брани, Онни обхватил верхушку ели и потащил, пыхтя и потея, к арендованному прицепу. Иглы кололи шею, куртка “Тимберленд” была перепачкана смолой.
ЛАУРА ВИДЕЛА КАРТИНУ все более четко. Ясные, яркие факты, признаки, которые давали возможность выбраться из лабиринта, в котором она блуждала с закрытыми глазами долгие-долгие годы. Это было приятно, хотя и не произошло в один момент. Одним из фактов было недавнее физическое исчезновение мужа. На это ответственному человеку полагалось как-то отреагировать.
Лаура нажала на дверной звонок, но он был всего лишь бездушной пластмассовой кнопкой, которая ушла в свою норку и осталась там. Тогда она постучала в дверь, и низкий мужской голос пригласил ее войти. За столом сидел расслабленный дядечка, волосы которого торчали дыбом, и вряд ли из-за производственных кошмаров. Его рукопожатие было теплым и крепким. Детектив утверждал, что его зовут Упи, однако Лаура не сомневалась, что это какая-то кличка. Садясь, Лаура нечаянно задела полиэтиленовый пакет, из которого несло опустошенной винной бутылкой. Она отметила, что от самого мужчины сильно пахло жидкостью для полоскания рта.
– Вы сказали по телефону, что речь идет о пропаже, – начал Упи.
– Мой муж исчез, – сказала Лаура и сама удивилась сухому, декларативному тону своего голоса. – Дважды.
– И когда именно вы его видели в последний раз? – Упи не спускал с Лауры глаз.
– Несколько дней назад, – ответила Лаура. – Мельком.
Упи никак не отреагировал на эту, казалось бы, неожиданную информацию, и Лаура продолжала:
– Поймите же, его можно увидеть, но не так, как всех остальных людей, вот как вас в этом кресле.
– Когда, по вашим оценкам, он исчез? – спросил Упи любезным тоном.
– В день нашей свадьбы, примерно десять лет назад, – честно ответила Лаура, – но заметила я это только осенью. Это было в первый раз. И затем, во второй раз, уже физически, он пропал совсем недавно.
Многих удивила бы столь витиеватая хронология или скорее, заставила бы усомниться в состоянии рассудка Лауры, однако частный детектив Упи знал о странностях человеческих отношений. Он только тихонько присвистнул.
– Потом все прояснилось, – продолжала рассказывать Лаура. – Все начало вставать на свои места. Я заметила, что муж присутствует не там, где должен, то есть находится в себе самом.
– Понимаю, – сказал Упи, – как будто вы очнулись от долгого сна.
– Ничего себе! – брови Лауры удивленно поднялись. – Как будто очнулась после долгого сна… Сейчас, когда я думаю об этом деле, я понимаю, что и прежде замечала какие-то признаки, хотя до последнего времени не могла связать их с пропажей мужа.
– Какие именно признаки? – поинтересовался Упи.
– Он всегда покупал один и тот же хлеб. Десять лет, раз в неделю, один и тот же хлеб.
Упи кивнул.
– Имея в распоряжении много слов, он отвечал практически всегда какой-то фразой или цитатой.
– Если отвечал, – произнес Упи задумчиво.
– Если отвечал, – кивнула Лаура. – Он переехал внутрь себя и закрыл все двери и окна, чтобы ничто не вышло наружу. Ни суждений, ни радости, ни грусти, ни планов, ничего.
– Были ли другие признаки? – спросил Упи, уже целиком ей сопереживая.
– Он не выходит из себя. Нигде, никогда. – Лаура внезапно почувствовала себя невыразимо тоскливо. Это были печальные вещи. Эмоциональная депривация – этим не шутят. Она шумно сглотнула.
Упи кашлянул и покраснел.
– Вы пришли сюда из-за любви?
Лаура была шокирована.
– Или из чувства долга? – продолжал Упи серьезно. – Видите ли, если можно так сказать… и это всего лишь наблюдение: иногда один исчезает, чтобы другой мог найти себя.
Лаура этого не знала, но именно это она и желала услышать.